Вокзал  моей  мечты

Не все, наверное, из читателей знают, что слово вокзал пришло к нам из  английского языка по названию парка и места увеселения под Лондоном, от фамилии его владелицы Дж. Вокс [ (Vaux)+hall – холл, зал].

Тридцатые годы 

Вокзал станции Чернышевск-Забайкальский приняли в эксплуатацию седьмого ноября 1936 года. Вокзал – лицо станции, парадное крыльцо нашего посёлка. После капитального ремонта в начале 2000-х здание стало намного красивее, изменился и его интерьер.

О чём могут рассказать старые стены Чернышевского вокзала? О многом. Сама сдача вокзала в 1936 году, который вошёл в историю нашей страны как год повсеместных репрессий, поисков врагов народа, ссылок, арестов…

Тридцатые годы – время, когда фургона с надписью «Хлеб» советские люди боялись пуще всего. Спускалась над сонными и безлюдными улицами городов и селений чёрная завеса ночи. В домах ни звука, ни огонька. Звенящую ночную тишину нарушало тарахтение мотора. Из подъехавшего автомобиля выходили люди в военном, стучались в квартиры. Вскоре они выводили  арестованных, растерянных от внезапности свалившейся на них беды.

Так, ночью арестовали деда моего мужа, коммуниста и преданного советской власти человека. По пути на Магадан баржа с осужденными по печально знаменитой 58-ой статье потонула. Не признав своей вины в измене Родине, сгинул в глубоководной пучине и Иоким Васильевич. Пострадала и семья. Его жену и дочерей сослали в Казахстан. Домой им разрешили вернуться только после победы советских войск под Сталинградом. Позже Иокима Васильевича Шемелина реабилитировали…

Каким вы видите вокзал 30-х годов? Какие поезда следуют мимо него? Идут литерные, идут пассажирские, грузовые. Идут поезда "скорби и слёз” - как их прозвали в народе. Товарняки, под завязку набитые «врагами народа».

Несколько лет назад, готовясь к публикации об истории станции Чернышевск-Забайкальский и встречаясь с ветеранами коллектива, услышала историю о женщинах, которых везли к местам заключения. Эпизод произошел во время строительства вокзала в Чернышевске. Велась отсыпка площадки под перрон. Рабочих рук не хватало. Из подошедшего товарняка вывели женщин. Все они были изможденными, больными. Эшелон следовал с западных областей. Долгий путь не мог не сказаться на физическом и моральном состоянии заключенных. Последовала команда разгружать валуны и камни. Было понятно, что не все вынесут тяжелую нагрузку. В знак протеста арестантки стали раздеваться. Начальство, боясь развития дальнейших событий, отдало приказ разойтись по вагонам. Вскоре поезду дали «зеленый свет». Пассажирки товарняка ехали навстречу новой жизни. В ней отсутствовали родной дом, близкие, дети, но зато их ждали горечь разочарований в идеалах, которым свято верили, предательство и «трамвай  средней и легкой тяжести», когда женщин насиловали конвойные и охрана лагеря. Об этом достаточно рассказано в документальной и художественной литературе.

Несмотря на страдания, горе тех лет случались и светлые минуты. Не может человек постоянно предаваться унынию и отчаянию.

На перрон вокзала приходили не только встречать и провожать.  Кто-то мечтал увидеть родное лицо в дверном проеме теплушки, кто-то приходил посмотреть на пассажиров, вышедших на стоянке поезда прогуляться. Вот важный гражданин в полосатой пижаме, бережно поддерживает за локоток свою спутницу. Рядом с ними шагают упитанная девочка лет 7-8 в платьице из шотландки и мальчик-карапуз в матроске. Невиданные наряды, причёски дам, нарядные дети, респектабельные мужчины, выходившие на перрон из купейных вагонов, привлекали внимание любопытных и давали повод для раздумий: есть другая сторона неприглядной жизни. Или это только казалось непосвященным?! Сколько их, таких знаменитых, успешных, умных оказалось на тюремных нарах? Страшное то было время!

Уходили мальчики на войну

Достроили красавец-вокзал. Он и по сей день является одним их самых красивейших на Забайкальской железной дороге. Строгие архитектурные линии придают зданию неповторимый облик.

Наступила весна 1941-го года. В палисадниках, поселковом саду буйно цвела черёмуха. В школах района готовились к выпускным балам. Жители станции Каганович (ныне Чернышевск) с нетерпением ждали открытия любимого сада. Планы и надежды на будущее перечеркнула война. Она кованым сапогом фашистского солдата постучалась в каждый советский             дом.

Каким мне видится вокзал сорок первого? Хмурым, угрюмым. Моя бабушка Даша провожает на фронт своего сына, моего будущего отца. В сентябре 41-го ему исполнилось девятнадцать. Смотрит она в голубые бездонные глаза своего  старшенького, гладит его русые волосы, а по щекам бегут непрошенные слёзы. Вместе с моим отцом уходили на фронт Александр Суханов (Александр Иннокентьевич Суханов живет в Чернышевске), Василий Шемелин, Никита Степанович Попов, отец семерых дочерей. Никита Степанович опекал молодых земляков. Они годились ему в сыновья. Сложил он свою голову от вражеской пули  далеко от дома. Похоронен Никита Степанович в братской могиле в городе Спасс-Деменск Калужской области. Судьба  однополчанина отца – Василия Шемелина - мне неизвестна. Преклоняюсь перед ратным подвигом всех, кто с  юношеской смелостью, бесстрашием сражался  с фашистами.

Уставшие от войны жители с восторгом и ликованием восприняли известие об её окончании. Вокзал, словно одушевленное существо, выпрямился, расцвёл в улыбке. Стали возвращаться домой фронтовики, выжившие в огненной    мясорубке.

Расцвет вокзала

Пятидесятые-семидесятые годы можно смело назвать золотым «веком» чернышевского вокзала. Какие замечательные люди работали в то время! Коллектив возглавляла Ольга Емельяновна Иванищева, принадлежащая к старой гвардии железнодорожников. Умная, честная, справедливая, образованная. Моя мама Анастасия Васильевна работала под её началом. От неё, от маминых сослуживцев, приходивших к нам, я никогда не слышала слов неодобрения поступков начальника вокзала. Так и бывает в жизни:  умный руководитель никогда не станет  самоутверждаться, унижая своих подчиненных, не станет прикрывать свой непрофессионализм грубостью, хамством.

Ольга Емельяновна Иванищева навсегда останется в сердцах тех, кто её знал. Она была отличным специалистом, талантливым организатором. В коллективе пользовалась огромным авторитетом. Каким мне помнится вокзал тех лет? В зале, где сейчас располагается касса, над дверью висела большая картина, написанная станционным художником. На ней был изображен прибывающий поезд, на паровозе художник тщательно нарисовал портрет «отца народов» - товарища Сталина. Мои родители, в основном, как все железнодорожники, работали посменно. Когда у них совпадали ночные смены, мама брала меня с собой. Ночевала я в комнате отдыха  вокзала.

Зелёные с полосками ковровые дорожки между кроватями, старинный гардероб с небольшим зеркалом на левой створке, многочисленные цветы в горшках на подоконниках широких окон, выходящих на южную сторону. Что-то домашнее, теплое было в убранстве временного пристанища. Я всегда просила маму, чтобы именно в этой комнате она меня оставляла.

Однажды состоялось необычное знакомство, впечатления от которого живы до сих пор. После очередного прибытия поезда в комнату вошла красивая женщина в тёмно-зелёном платье с кружевным воротничком. На ногах ее были замшевые туфли на высоком каблуке, в руках блестящий черный ридикюль. Мама, показав незнакомке её место, вышла. Отложив чтение сказок, я молча наблюдала, как вошедшая раскладывает свои вещи. Почувствовав на себе взгляд, незнакомка обернулась. Широко улыбнувшись, она обратилась ко мне:

- Давай знакомиться. Как тебя зовут, девочка? Любой? А я Маргарита Генриховна.

Поначалу я робела перед новой знакомой. Она расспрашивала о школе, об учителях, товарищах. Я рассказала ей,  что в нашем третьем классе мне нравится все: и учительница Мария Львовна, и мои одноклассники. Внимательно слушая мой рассказ, Маргарита Генриховна несколько раз поправляла мое произношение: «Люба, неправильно ставишь ударение».  Урок запомнился на всю жизнь. Что-то необычное, не похожее на других, в облике незнакомки притягивало моё внимание, заставляло её слушать. На вид ей было лет под шестьдесят. Маргарита Генриховна в Каганович приехала с целью проверки какого-то железнодорожного предприятия и жила в комнате отдыха вокзала целую неделю, так что с ней пришлось увидеться ещё раз.

Я рассказывала новой знакомой о произошедшем за эти дни, о том, что в гости к нам приходили соседи. При последних словах по лицу моей собеседницы пробежала странная усмешка:

- А мы принимали только по четвергам….

Фразу, произнесенную ею, я не поняла, но и переспрашивать почему-то не стала, интуитивно сознавая, что Маргарите Генриховне это будет неприятно. Позже, став взрослой, вспоминая эту встречу, я поняла: дама в тёмно-зелёном платье с белым кружевным воротничком принадлежала когда-то к богатому сословию, получила блестящее образование и в детстве её окружали няньки и гувернеры. Вот откуда её странная усмешка, ностальгия о том, чего уже никогда не вернуть.

В комнате отдыха вокзала в те давние годы останавливались знаменитые артисты, которые вдохновенно несли культуру в народные массы. Я их всех видела. Более других мне понравились сестры Федоровы. Простые, весёлые. Их песню «Ах, Таня, Таня, Танечка, неси скорей обед» до сих пор поют в компаниях. Федоровы подарили моей маме контрамарку (так называлось приглашение) на свой концерт, куда ходили всей семьей. На концерте я впервые услышала в исполнении всесоюзных знаменитостей и известную песню про Танечку, которая «служила в столовой заводской».

Останавливающиеся в комнате отдыха артисты всегда приглашали работников вокзала на свои концерты, где выкладывались по полной. Жители посёлка встречались с высоким искусством, слушая талантливых исполнителей и музыкантов. Поедут ли сейчас артисты первой величины в забайкальскую глубинку без высоких гонораров?!

В помещении вокзала, там, где сейчас располагается кассовый зал, проводились выборы. С особенной любовью коллектив станции (вокзал тогда входил в структуру станции Чернышевск-Забайкальский и являлся одним из ее подразделений) украшал зал. Приносили из дому скатерти, дорожки с выбитыми на швейной машинке узорами. Моя мама на день выборов всегда приносила из дома два вазона, длинных и узких, из прозрачно-зеленоватого стекла, которые стояли у нас на комоде с воткнутыми в них камышами. И вот долгожданный день выборов наступал. Ждали его взрослые, ждали и мы, ребятня. Голосование начинается рано. Я с нетерпением жду возвращение родителей. Они приходили с гостинцами: конфеты «Пионерские» из двух слоев белого и кофейного, булочки, леденцы. О чём ещё мечтать ребенку, редко видевшему подобное великолепие? Шоколадные конфеты в ту пору являлись дефицитом, да и леденцы на палочке не всегда продавались в магазинах.

В то время как в первом зале вокзала голосовали, во втором шли праздничные мероприятия. Самодеятельные артисты выступали перед многочисленными зрителями, среди них были и пассажиры, ожидающие своего поезда. Концерт шёл на вокзальной «сцене», ступеньках площадки, откуда две лестницы ведут на второй этаж.

Был вокзал и немым свидетелем происходящего холодным летом 1953-го года. В 1953 году началась большая амнистия заключенных, которые возвращались домой. Стоянки спецпоездов с «особенными» пассажирами сократили, но в одну из ночей группе бывших рецидивистов удалось все-таки сбежать. Минуя железнодорожные пути, они оказались в районе ныне существующего четырехэтажного общежития. Во всех домах ни огонька, только в одном, по улице Первомайская, светилась пара рыжеватых глаз-окон. К нему-то и поспешили беглецы. Дом на Первомайской улице, отмеченный ими, принадлежал моим бабушке и  дедушке. Вечером, управившись с домашними делами, к ним пришли старинные друзья, с которыми они и сели играть в лото. Шёл  двенадцатый час ночи. В маленькой спаленке крепким сном спали молодые - младший брат моего отца Борис и его жена Тамара, в качалке посапывала маленькая Светочка, их дочка. Тётушка Варя, младшая сестра отца, ушла с подружками на танцы в поселковый сад. За разговорами, смехом, шутками бабушка с дедушкой и их гости не услышали звука вынимаемой рамы из окна спальни и вторжения в дом чужих. Проводив друзей, дверь не стали запирать. Зачем? Скоро с танцев придет Варя. Отсутствие оконной рамы заметили часа через два, когда заплакала Света.. Уже утром обнаружили пропажу коричневого чемодана с вещичками маленькой Светы. Поговорили, кто же мог быть вором, погоревали о пропаже чемодана, на этом и успокоились. Далее события развивались так. Утром, перед работой, мои родители привели меня на день к бабушке. В детсад я не ходила, как и большинство детей того времени. Мест на всех в детских учреждениях не хватало. Бабушка, готовя завтрак, отправила меня к строящемуся дому: «Набери-ка щепья для самовара. Ты ведь моя главная помощница». Окрылённая её похвалой, я помчалась собирать щепки, и тут, возле сруба дома, увидела раскрытый чемодан и раскиданные вокруг него распашонки и кофточки. Бросив щепки, я побежала к бабушке: «Там наш чемодан!»

Позже, на заседании суда, когда судили бежавших, вину они свою признали, но сказали, как хорошо всё прошло: никто не проснулся, не заплакал ребенок, не услышали посторонних шорохов игравшие в лото, а не то бы пришлось всех ликвидировать… Бежавшим нечего было терять. Отъявленных рецидивистов везли на освободившиеся места прежних сидельцев, попавших под амнистию. На Колыме они должны были скоротать остаток своего большого срока за убийства, разбои, грабежи…

В 50-70-ые годы, я повторюсь, на вокзале станции Чернышевск-Забайкальский работал замечательный коллектив. Его работники дружили семьями, встречались и вне вокзала. Зачастую дружеские узы оказывались намного сильнее родственных. Я помню до сих пор друзей моих родителей и храню о них светлую память. Бескорыстные, чистые душой люди.

Иногда, когда приезжал фотограф, начальник вокзала Ольга Емельяновна Иванищева организовывала коллективные фотосъёмки. Возможно, фотография, которую вы видите на страницах газеты, хранится  у кого-либо из ветеранов, работавших в те годы на вокзале.

Любовь Шемелина

На снимке: коллектив вокзала ст.Чернышевск-Забайкальский.

Третья справа:

Ольга Емельяновна Иванищева