У страха рога велики

- Главное желчь не раздавить. А то тебя же съесть и заставят.
На крыльцо выскочил Мишка и побежал босиком за избу. Вернулся уже не торопясь, одергивая трусики, с мокрыми от росы ногами.
- Это караси. Папа их много ловит.  Дядя Мися, а ты с папой тозе ловил?
- Ловил. Вот этого я поймал. 
Узнал он одноглазого карася. Пират а не карась.
- А у меня тозе удоцка есть. Папа пойдем есе ловить. 
- Позже Миша. Сейчас клевать перестал и ветер волну по озеру гонит, поклевку плохо видно. Беги. Умывайся, одевайся.  Этих съедим - новых наловим. 
Разговаривал Алексей  с сыном серьезно. Ребенок, который мог капризничать, крутится и вертеться в материнских объятиях, чувствуя мужскую руку, держал марку. 
- Мужик.
- Будет. До пяти лет – дите. С ним няньки. После пяти – дядьки. Так всегда на Руси было. Это сейчас, черт те, что с воспитанием? Не тронь, не обидь. В угол нельзя, что уж про ремешок говорить.  Амбуцменов, или как их там, всяких менов, развелось как блох на собаке. Уважайте в ребенке личность. Так если он личность, то имея право на поступок, должен и отвечать за свои поступки, за последствия поступков по всей строгости  закона. А так как уголовная ответственность с 14 лет. А до этого ответственность несут родители, поэтому для него закон  это Я, и Я определяю строгость и меру наказания.
- Круто.
-Зато справедливо.  У нас как сейчас; Закон один, а отвечают по-разному, а у кого вообще неприкосновенность. С детства привыкают к безнаказанности.  Все последний.
Алексей бросил карася в тазик с вычищенной рыбой. 
- Мой руки. Чайку попьем, да отдохнем часок.
В обширном предбаннике стояла  прадедова кровать, с блестящими металлическими шарами. Царили в нем полумрак и прохлада. Глаза закрылись прежде, чем голова коснулась подушки. Во сне поплавок нырял под воду, снова появлялся, прятался  в солнечных бликах. Из волн в радуге брызг вышла Лиза.  Нежная, прекрасная - какой он увидел её в бане. Капельки воды на обнаженной коже сверкали бриллиантами. Осторожно ступая, словно пробуя воду на ощупь стройной лодыжкой, девушка вышла на берег. Не смущаясь своей наготы, словно богиня, гордясь своей красотой,  пошла по тропинке сквозь прибрежные заросли. Он бросился за ней, но зеленные ветки удерживали, хлестали и царапали кожу. Исчезла девушка, пропала тропинка, сумрак в переплетенном ивняке. 
- Ты что пинаешься? 
- Да снится всякое. 
- Что бы всякие не снились, жениться надо.
- Спасибо, я тебе, что плохого сделал?
- Сделаешь, вся жизнь впереди. Пойдем, искупнемся, а то до вечера проваляемся.
Действительно, купание взбодрило. Холодник, блюдо похожее на окрошку,  но на свекольном отваре утолил жажду и голод. От водки оба отказались. Начинать пьянку по-новой не хотелось.  День выдался прекрасный. Накупались, порыбачили с Мишкой, которому отец позволил вытащить удочку, на которой бойко сопротивлялся небольшой карасик. Все в мире относительно. И когда мы про пойманную рыбу, говорим с ладошку, то для ребенка - три его, а восторг у него не в три раза, а несравнимо больше. Погуляв по округе, нарубили веников и сидя в тени беседки неторопливо беседовали, укладывая веточку к веточке. Если березовый веник глаз радует, то и в бане он будет ласковым.
- Почему у нас варягов не любят? А как любить, если разница в зарплате кратная? Кого принимают на работу по договору через центральный офис, у тех зарплата с пятью нолями. Да и не только в этом дело. Наши бы тоже работали. Но делают что. Как работа денежная, они её подрядчикам. Заключи договор со своими работягами, они день и ночь будут работать. Честно. Честно, не выгодно. Подрядчик сразу откатит процент и в конце поделится. Потому что  подрядчику тоже выгодны приписки. Свои не пойдут на это. Им же потом работать на этой технике, оборудовании. Недоделал по наряду, будешь без зарплаты на ремонте сидеть.
- Так чего молчите?
- Толку, орать. Ты думаешь, они не знают с кем делиться?  А самое страшное, что работаем на рухляди. Все сыпется. Самосвалы  в отвалы улетают,  выпускают Белазы если хотя бы на одном колесе тормоз работает. Для этих специалистов кинематика – нечто матерное, а гидравлика – из греческой мифологии. Если менеджеры? Не лезьте в технические вопросы. Ну, вот. Видишь, как мы с тобой славно поработали.  Еще десяток связали. До следующего сезона хватит. На чердак ты полезешь?
- Спасибо. Я вчера слазил. Чешется.
- Не у тебя одного. С чего бы это Лизка исчесалась, её что одна оса во все места укусила.
- Это ты у нее спроси. А мне зубы не заговаривай. Твой чердак, ты и лезь.
Чесалась не только Лиза. Павел тоже почесывал под футболкой рубцы. День жаркий, соль пота бередила раны. Одно спасение озеро, пусть временное облегчение, но облегчение от зноя. Михаил заглядывался на Лизу, на её стройную фигурку, вслушивался в её веселый смех. Ему казалось незаметно для окружающих. Но  даже Лиза ощутила  женским, не знаю, каким по счету чувством, тепло его взгляда. Оторвалась от Мишки, с которым возилась на отмели, оглянулась и, озорно подмигнув, показала Михаилу Александровичу язык. Это вышло у нее настолько непосредственно, по ребячьи, что он опешил, захлопал глазами. А когда вокруг рассмеялись, он отчаянно покраснел. Зачесались, все сразу, осиные укусы и, как утопаемый ищет спасения там, где тонет, он бросился в воду. Ушел под воду, плыл у самого дна в холодных ключевых струях, пока не заболело в груди. Со стуком в висках вынырнул, перевернулся на спину, раскинув руки, стал любоваться полетом чаек. Успокаивалось сердце, стук в висках сменился тихим шумом в ушах, плеском волн, которые гнал легкий ветерок.  Слышал, как на берегу звали его. Но он радовался покою, чистому небу, прохладной воде и яркому солнцу, которое слепило глаза. Лиза сидела на валуне у среза воды, обхватив колени руками. Если картина Васнецова навевала печаль, то яркая зелень юного лета, юная девушка, сверкающая солнечными бликами вода наполняли светом, радостью. Радостью бытия и радостью, которая будет. Тихо, без всплеска Михаил ушел под воду. Ушел в сторону и метров через пятнадцать, глотнув свежего воздуха, изменил направление в сторону девушки.  Немного левее отмели  вынырнул так, что бы только носом можно было дышать. Лиза уже не сидела. Стоя на камне, прикрыв ладошкой глаза от солнца, она вглядывалась в солнечные блики на воде, выглядывая Михаила.
- Га-ав. – Вскочил Михаил на ноги и пригоршнями стал плескать воду на опешившую девушку. Лиза оступилась и упала бы, не подхвати он её на руки. 
- Дурак. Дурак. – Колотила   она его кулачками по плечам, по голове. 
А он, выйдя из воды, кружил её по поляне. Задохнулся от смеха и, не отпуская её, сел на траву. 
- Дурак. – Только исчез оттенок возмущения. – Дурак.- Повторила Лиза почти весело, с ноткой нежности. – Дурак.
Михаил разжал объятия, откинулся на спину. У Лизы кружилась голова,  потеряв опору, качнулась, оперлась рукой о его грудь, оттолкнулась и вскочила на ноги. Оттолкнулась, попав ладошкой на солнечное сплетение, так удачно, что из него вышибло воздух, слезы выбило из глаз.
- О. – Подавился он вздохом, закашлялся. Перевалившись на бок, едва отдышался. Лиза испугано смотрела на него. Присела, её теплая ладошка легла ему на плечо.
- Миша, Миш,  ты чего? 
- А вот чего.
Поймав ладошку, он притянул девушку к себе и, прежде чем она успела понять, как оказалась у него на груди, подарил ей жадный, торопливый  поцелуй. Вихрем кутерьма мыслей, желаний; « Нахал. Ударить, Убежать». А целоваться, так сладко и не оттолкнуться, одна рука в его руке, вторая, почему-то запуталась в его влажных волосах.  
– Дурак. – Теперь ей не хватило воздуха. Положив голову на его плечо она тихо шептала; -Дурак. Дурак, -  а рука перебирала влажные прядки у виска. – Дурак.
- Лиза. 
- Миша. 
Звали их с дороги. Когда они поднялись по тропинке, Лариска, глянув сердито на сестричку, спросила с ехидцей.
- Вы что решили здесь ночевать? Завтра на работу пешком пойдете. Мы собираемся.
- Ну и ехали бы. Что не найдем на чем добраться? С Татьяной уедем.
- Татьяна с Павлом уже уехали. Что, счастливые часов не наблюдают?
- Тебе, то дело?
Михаил в разговор сестер не встревал. На губах еще горели неумелые девичьи поцелуи, казалось, что слова спугнут их, сотрут даже память о них и все окажется продолжением сна. На даче курил в беседке, глядя как хозянва укладывают в машину канистры для питьевой воды, пакеты со свежей зеленью, всякую прочую мелочь. Уловив  минуту между сборами, он, подошел к Лизе, взяв её за руку, остановил. И в ответ на её пытливый взгляд спросил. 
- Лиза, вы, ты, вечером, что делаешь?
- Ничего. А что?
- Приходи.
- Куда? В гостиницу? Да завтра весь поселок будет на меня пальцем показывать, а мама последние волосенки повыдергивает.
- Зачем в гостиницу? По поселку погуляем. А то я его так и не видел. В кафе сходим. На танцы.
- С танцами пролетели, дискотека у нас вчера была. В кафе? Не знаю. А поселок показать? Почему бы и нет. Встретимся на пятаке. Знаете где?
- Знаю. Лавочки с бабусями.
- Бабуси днем. Вечером молодежь. 
- Хорошо, Лиза. Я буду ждать. Очень.
Забайкальские вечера длинные. Солнце скрылось за ближними хребтами, поселок спрятался в тень, а сопки вокруг купаются в лучах невидимого в долине солнца. По лесной дороге поднялись на самую вершину. Догнали солнце. Внизу, как на ладони, лежал поселок. В домах зажигались окна. Вечерние сумерки разгоняют фары автомобилей. Доносится музыка. Одуряющий запах от теплого ствола сосны, за которым прячется Лиза. Прячется, убегает, стараясь, что бы он догнал, обнял, поцеловал. Ответив на поцелуй, уловив момент, выскальзывает из объятий,  убегает. Солнце,  пройдясь по верхушкам, словно ласково пожав им на прощание лапы, ушло на покой. Но до темноты еще далеко, тень земли не упала на небо. Сумерки. На пятаке молодняк. На лавочках пиво, пачки чипсов, музыка, смех. 
- Пойдем в кафе? Я действительно проголодался.
- Пойдем. Пойдем. А то похудеешь. – Смеётся Лиза. 
  Кафе не пятак, публика посолиднее. Вечер воскресенья не пятницы -  со свободными столиками проблемы нет. Усадив Лизу, Михаил сделал заказ и вернулся за столик. Важны произносимые слова? Взгляд, улыбка. Мимолетное касание, пожатие руки в медленном танце. Едва пригубленное рубиновое вино в бокале, едва тронутый салат и снова музыка. «Ах, какая женщина, какая женщина».  Кружит музыка, кружится голова, кружится полупустой зал, до которого им нет дела.
            Им нет дела, но есть к ним. В противоположном углу зала сидели «варяги». Не «декабристки» у них жены, что бы ехать в Сибирь, вот мужики и дичают в одиночку. Всё правильно. Декабристов ссылали, а эти за длинным рублем в каторжный край сами подались. Здесь, правда, тоже за все платить надо, только «варяги» по меркам княжества московского привыкли все в баксах считать, и в переводе на «рванные» считай задарма все удовольствия  получали. После трудов каторжных любили они в кафе оттянуться, нет-нет и бабочка какая ни какая на баксы прилетит. Вальсы они с ними не крутили, не для этого поили и кормили. А тут на тебе и фокстрот и танго, ну прямо как звезды. И кто?
            - Ты директор или кто?  Не знаешь где у тебя такая конфетка в конторе ошивается. Разберись и доложи коллективу. А мы пока с ревизоришкой потолкуем. Есть о чем.
            Фужеры не хрусталь, но «Кахетинское» на удивление оказалось не самопалом. Под настроение рубиновый оттенок, приятный терпкий привкус. Тонкий звон стекла.
            - За тебя.
            - За нас.
Бесенята в ласковых глазах, на губах легкая улыбка.
- Извините. Михаил, как батюшке? Выйдем, покурим.
Михаил удивлено посмотрел на двух прилично одетых мужчин, на десяток лет старше его, на Лизу. Разборки, так вроде не пацаны.  Да и Лиза сделала бровки домиком. Дескать, ничего не понимаю.
- Спасибо. Не хочется.
- Пойдем, пойдем. Потолковать надо. По работе. Я главный механик, Мархотин. Да не бойся, никто вино твое не выпьет. Поговорим, глядишь, сами проставимся.
-А я не боюсь. Извини Лиза. Пойдем.
 В холле тон Мархотина изменился. Стало заметно, что он и его товарищ уже прилично пьяны.
- Ты. – Обняв Михаила за плечи, Мархотин повис на нем всей тушей. -  Сынок, ты куда лезешь? Проверяй, как электричество экономят и не лезь не в свои дела
- Я, вам не сынок. 
 Михаил резко сбросил руку. Теряя опору, Мархотин запутался в двух дверях, причем крепость одной проверил лбом. Заматерившись отстал. 
Не оборачиваясь, словно самому себе Михаил продолжал.
- Это мое дело, чем мне заниматься. Не перед вами отчитываться.
- Не горячитесь молодой человек.  Дриньков.  Слышали о таком?
- Наслышан.
- Так вот, молодой человек, отчитываться вам не перед нами, но как примут ваш отчет там, зависит от нас.
- Ого. Круто.
- И вас, и нас один хозяин послал. Нам дружить надо, а не копать друг под друга. Проверяйте то, что в компетенции комбината, в то, что проходит через Москву! лезть не надо. 
Закурили, каждый свои. Михаил с интересом поглядывал на Дрянькова, так он стал называть про себя этого нагловатого, нового знакомого.  Мархотин участия в разговоре не принимал. Протерев платком лоб и убедившись, что крови нет, он приложил к шишке связку ключей. Стоял в нахмуренном молчании, ожидая развития событий. 
- Там извини не дураки сидят, и они тоже кушать хотят. А ты кусок у них  изо рта выдергиваешь.
- Так это не их кусок, и не ваш. Вы его у работяг урвали.
- Какая разница, урвали - не урвали. Аборигенам от большого пирога все равно одни крошки достанутся. Не важно, чей был кусок, важно, что он уже в наших руках, поделен и съеден.
- Придется посидеть на диете. Полезно.
- Не боишься? Смотри, отощаешь, когда от кормушки отлучат.
- Я с вами с одного корыта и так не ел. Постник хрякам не товарищ.
Чем бы закончился разговор неизвестно. Прервал его шум  драки, крики, доносящиеся из кафе. Михаил вбежал в зал первым. Перевернутые столики, несколько человек махаются посреди зала. Отыскал глазами Лизу. Она стояла у стены, в кровавых пятнах белая футболка, светлые джинсы. Он бросился к ней.
- Ты как? Кто тебя.
-Нормально. – Видя испуг в его глазах, ощущая осторожные прикосновения его рук к кровавым пятнам, поспешила успокоить. – Нормально. Это вино.  Директор скотина.
Этого было достаточно. Объект указан, а верному псу для защиты хозяйки не надо команды; «Фас». Добраться до директора  ему не удалось. На пути встал Мархотин, от его размашистого удара Михаил легко ушел в сторону и с правой, открытой ладонью врезал со всей силы в набухшую на лбу противника шишку. Кафельный пол штука скользкая. Перепрыгнув через упавшего Мархотина, Михаил успел увидеть только спину директора, который скрылся в проходе, ведущем на кухню. В это мгновение сам получил чувствительный удар по лицу, ответил тем же, чем-то огрели по хребтине.  Драка выкатилась в холл, оттуда на улицу. Было не понять; кто кого бьет? Михаилу доставалось с двух сторон. Выбежала на улицу Лиза. Встала перед ним лицом к противникам, закрыла своей нежной девичьей грудью. Этого оказалось достаточно. Кого бить Алексей не знал, а противники просто забыли про него.
Директор закрылся в кабинете и названивал диспетчеру, вызывая охрану к кафе. Из отделения милиции выехать на вызов ответили отказом. Дежурный сослался на то, что он в данный момент один и покинуть отделение не имеет право. Только справился; нет ли убитых и тяжело пострадавших. Как будто можно легко пострадать? У директора  лицо и грудь были перемазаны в крови из разбитого носа, под обоими глазами наливались синяки. Кто-то удачно попал по переносице, она опухла и болела. Черт дернул подойти к этой кукле. Бешенная. Он всего то и хотел с ней потанцевать, познакомиться, пригласить за столик, мужиков потешить. Ну, занесло немного, хотел помочь ей выйти из-за столика, а что не хотела, так это её проблемы. 
Драка начала утихать. Куда там системе оповещения МЧС со всеми нано технологиями, до русского - народного; «Наших бьют». У кафе уже толпилось, галдело десятка два подростков, малочисленные сторонники директора ретировались в холл и посматривали сквозь стекло, ломая голову, как выбраться из этой ситуации, добраться домой целыми и здоровыми. Подъехал УАЗик. За рулем сидел Перхоть. Сколько человек находилось в салоне, было не понять, но выходить они не рискнули. 
Лиза промокнула платочком кровь с подбородка Михаила, тронула губами уголок рта с припухшей разбитой губой.
- Пойдем в гостиницу. 
- Ага. Только колготки подтяну.  Смотри.
Лиза давно заметила, что Перхоть, разговаривая по телефону, показывает кому-то в глубине салона на них пальцем. 
- Не стоит. Гостиница территория комбината. Они здесь хозяева. Хотели было весь поселок подмять, да у гуранов рога не гнутся. Пойдем. 
И уже всем, взяв Михаила под руку.
 - Ребята пошли на пятак. Сеанс окончен. Цирк уезжает, а клоуны пусть остаются.  
На скамеечках с удовольствием вспоминали происшествие разогнавшее скуку. Не так уж часто бьют морду директорам, а свои раны, синяки и ссадины  это свидетельство доблести и чести. 
Дома Татьяна Сергеевна только ахала над живописным  рассказом дочери и сердито поглядывала на «Дон Жуана», словно он уже совершил свое черное дело; соблазнил и покинул её крошку.
- Что вы потеряли в этом кафе? Там всегда драки. И сама знаешь, кто ходит туда.
- Кто мама? Твой юбилей тоже там отмечали. Так, кто мы?
-Мы коллективом. Ты как работать теперь будешь? Михаил Александрович завтра уедет. А тебя съедят.
- Подавятся. Я год работаю и уже третий директор. Их меняют как прокладки, едва замараются.
- Фу.
- Что «Фу». Свои может и глупее, но честнее. А скажи кто из «варягов» не замарался. Потому что едут не работать, а заработать и не важно, на чем и каким способом. А спеси? Это, не про тебя Михаил.
- А почему не про меня. Я тоже считаю, что пьют здесь по-черному.
- Ой, не надо. Москва город трезвости.  
-Так, все хватит. Завтра на работу. Я постелю Вам, Михаил Александрович,  на диване. Ты тоже, помыла посуду и быстро спать.
Утром, умываясь, Михаил рассматривал свое лицо в зеркало. Губа кривила рот, не добавляли шарма и следы  осиных укусов на лице и шее. Побрившись одноразовым станком лежавшим на полочке, он, не дождавшись выхода Лизы, поблагодарил Татьяну Сергеевну за завтрак и ушел в гостиницу. 
- До свидания.
Холодно прозвучало ему вслед. Железом щелкнул язычок замка закрывшейся двери.