У страха рога велики

Пол ковша взорвались в каменке. Алексей, устроившись на полке, как веером стал обмахиваться веником. Струи горячего воздуха закружили по бане, обжигая тело. 
- Эх, хорошо.
И пошел веничек гулять по плечам,  опускаясь ниже, по вытянутой руке, перебросился веник в другую руку и опять по плечам, по руке, по спине, по груди. Обжигает парок, горит кисть, поменял руки. Свежий веник впитывает в себя пот и вот недавно мокрое тело, покраснев, стало сухим. Пот щиплет глаза. Ладошкой студеной воды из шайки, умыть лицо. Еще полковшика в каменку и Михаил сполз с  полка на лавку. А Алексей издевается, не хлестнул  веником,  помахал им над его спиной.
- Не надо. 
- Надо, Федя. Надо. И за козла, и за прочее, на будущее.
Михаил сполз на пол и присел на порожек у двери. А Алексей наяривал себя веником, не легкими, гладящими движениями, как в начале, а от души. Хлестко прилипал веник к разгоряченному телу.
- Протопи ты мне баньку по белому, я от белого света отвык, угорю я, и мне угорелому пар горячий развяжет язык. – Блажил Алексей, отбивая такт по плечам, по груди.
- Ох, благодать.
Выскочили в предбанник. 
- Хлебни. – Протянул Михаилу банку с квасом. Затем отхлебнул сам.
- О-о. Как боженька босыми ногами по душе. 
- Одевай плавки.
- Зачем?
- Так, воду дали. Выходи строиться. Форма ноль – трусы в скатку. 
За избой,  поставив Михаила к кусту сирени, он открыл кран и под напором стал окатывать его секущими струями воды. Михаил только прикрывал руками лицо и другие нежные части тела.
- Теперь ты.
Второй раз легче. Тело остыло и само просилось в жар бани. Руки пообвыклись, веник ласкал и хлестал, сек и гладил.  
- Добавь еще. – Просил уже Михаил.
- Эх. Протопи ты мне баньку хозяюшка. – Помогал он вдруг севшим, охрипшим голосом Алексею.
- Все, оставим немного пару девкам. Моемся, а то мангал прогорит.
 Действительно в мангале в последних языках пламени бордово шаяли угли, по краям подергиваясь черной патиной. Уложив шампуры из свежего ивняка с мясом на мангал, Алексей принес из холодильника две запотевшие бутылки «Старого мельника».
- Бархатное. После баньки то, что надо.
- Рыбки бы. – Сделав добрый глоток, пожелал – попросил Михаил.
- Без проблем. На чердаке карась вяленный висит. Не лещ, но с пивом пойдет.
Поскрипывает старенькая приставная лестница. Дверца чердака норовит сама захлопнуться, не держится открытой. На проволоке под  самой крышей висит, матово поблескивая чешуей, рыба. Дверца закрылась, в полумраке на ощупь Михаил открутил три штуки. Хватит. На стропиле, недалеко от металлической трубы печки, висел мяч. Ну вот, а мы думали днем во что поиграть. Прижав рыбу к груди, он хотел снять мяч. На удивление легкий он не хотел отрываться и, когда Михаил стукнул по нему, с треском упал  на шлак, которым был засыпан потолок. Недовольно зашумел.
 - Ай. Ой. О-о-о.
Жалили, гудели  со всех сторон осы.
- Ой. О-о-о. 
Михаил бросился к выходу. Полетели вниз караси, вслед за ними один тапочек, на следующей ступеньке другой. 
-Беги. – Неизвестно кому, неизвестно зачем кричал Михаил, скатываясь по лестнице. 
- Ой, ой. О-о-о. Танцующей походкой в пляске святого Вита крутился он по двору в окружении облака из ос. – Ой. Ой. Шлепал он себя руками . Глаза искали куда унести, спрятать многострадальное тело. В машину – открыты окна. Дверь в избу захлопнулась, пока он летел с чердака. В баню. Вслед за ним, на нем в предбанник успело заскочить с десяток полосатых тварей. – Ой, - и он проскочил в баню.
- Ой. – Испуганный девичий вскрик сменился возмущенным; - А-ах ты - и оборвался; - Ай, ай.
Забыв про девичий стыд, Лиза отмахивалась от жалящих ос. Михаил схватил влажный веник и стал сбивать их на пол. С себя, с девичьего тела. Последнюю осу сбил на лету. Огромные испуганные глаза смотрели на него, в него. Опомнившись, Лиза прикрываясь, обхватила себя руками. Краснее чем после парилки выскочил Михаил  с веником в руках из предбанника. 
-Ой.
Оса, спрятавшаяся под рубашкой напоследок бжикнула его в живот.  
-Ой. 
Во дворе царила мертвая тишина, только над лестницей, у закрытой дверцы на чердак злобно гудели осы, потерявшие врага. Полыхнуло пламя над мангалом. Растопленный жир поджег угли.
- Ой, ох.
Покряхтывая, Михаил  побрызгал на угли из пластиковой бутылки.
- Живой.
Донеслось из-за забора.
- У-уу. Не знаю. – Простонал Михаил.
- А, осы. 
- У- уу, не знаю? Толи всех убил, толи улетели. – Показал он жестом на валяющийся у крыльца веник
Губы, вкус которых попробовала не одна, а как минимум две, три осы начала неметь. Слова смазывались.
- Ого. – Только и смог сказать Алексей. – Красавец! 
- Тебе, шмешно.
Из дому вышла Татьяна Сергеевна.
- Мишенька. 
Жалостливо оглядела Михаила. Нежно тронула багровеющее место укуса у виска.
- У вас аллергии нет? А то…
- Не знаю. – Пожал плечами Михаил.
- Может в скорую. Раньше кусали?
- Пчелы кусали. Осы не помню.
- И как?
- Никак. Укусит одна и ладно. Пчелы не звери, стаей не нападают.
- Дядя Мися какой ты смесной. Ты на слоника похоз из мультика.
- Грех шмеятча  над больными людьми. Это вам ш папой шмешно, а дяде Мише больно.
- Миша все, не приставай, пошли быстро мыться, а то шашлыки без нас съедят.
            Шашлык от налета ос не пострадал. Хотя эти твари и всеядные. С одинаковым успехом едят они  и варенье, и сало, и тварей себе подобных. Видимо дым от углей отпугнул их от лакомства, а так как по времени осиный налет уложился в гораздо меньшее время, чем вы про него читали, то и сгореть оно не успело. На запах шашлыка подошли и соседи, приглашенные в баню. В беседке за круглым обеденным столом, ровесником хрущевской семилетки было тесно, уютно и весело.
            - Слышу, орет; «Беги. Беги». Куда? Зачем? Я к дому, а он в облаке из слез, тьфу, ос. Я сразу понял; Надо бежать, пока не  догнали. Маме крикнул; Прячьтесь, а сам на улицу. До озера, как на олимпиаде.
            В свою очередь Михаил, перебивая Алексея, рассказывал, как в полумраке чердака толпой набросилась на него полосатая банда  и вон что с мордой натворила.
            - Зато Лизке селикон не потребуется. - Она на Распутину стала похожа.
Лариса надула, выпятила губы вперед, потянулась  к Алексею. Причмокнула, изображая звук поцелуя. – Тебе надо срочно к Михееву. Попросить, что бы боль убрал, а опухоль оставил.
            - Ты свои эротические мечты на меня не перепихивай. Не надо мне ни боли, ни опухоли.
            - Девочки. – С укором посмотрела на них мать. – Прекратите.
            Но Лариска не унималась.
            - Интересно и где тебя осы покусали? Ты что тоже на чердаке была?
            - Так я в предбанник заскакивал. – Пришел на помощь Михаил.
            Лиза покраснела и как за спасательный круг уцепилась за подсказку.
            - Я из бани вышла, а она в полотенце сидела. Стала вытираться вот и укусила.
- Ага, и так несколько раз подряд. 
- Ладно, сестрички, хватит собачиться. Тебя Лизка надо замуж выдать и Лариска успокоится. Это она тебе завидует, или ты ей? 
Алексей налил матери  и Татьяне шампанское, остальным по пол рюмки водки.
- С легким паром. А что осы покусали, так это хорошо; ревматизмом болеть не будете. За здоровье.
- А мне. – Мишка протянул бабушке стакан, на дне которого желтели остатки облепихового сока. – Мы Лизку на дяде Мисе зеним? Он хоросий.
Некуда вроде дальше краснеть, а запылала девушка от ушей до кончиков пальцев с красным педикюром. 
- Да ну вас. Рано мне еще. Мы сначала Мисю на Светлане женим. Девочек Миша замуж выдают, а женят мальчиков.
За шутками, за разговорами освобождались ивняковые шампуры. Наплывал вечер. Зажгли плафон в беседке, которую сразу окружил таинственный полумрак, только на севере алой кромкой на хребтах лежало покрывало заката. На востоке в фиолетовом небе зажглась первая звезда. За озером раздался  рев. Бя-я-у, гортанно полетело над водой, дачами, загуляло эхом по склонам сопок. Бя-я-ув.
- Медведь.
Остановился в танце Михаил. Лиза, на миг, потеряв равновесие, прижалась к нему. Прыснула смехом.
- Козел. Он по вечерам часто орет. Не нравится, что громко музыка играет.
- А он, что так орет?  А я думал медведь.
- Медведь не орет. Он тихоня, шуму боится, потихоньку скрадет и ням-ням. 
- А ты сипициалист, однако.
- Так, папа охотник. Это Лешка не берет меня на охоту, а с отцом ходила, и загоны гоняла и на соли сидела.
Улыбку Лиза спрятала в тени, а когда в танце развернулась лицом к свету, оно было серьезным и только в глазах прятались бесенята. Не удержался вчера Алексей, пока мариновал мясо, рассказал про последнюю охоту. Взошла луна. Огромная, огромная.  В ложбине между сопок, как дите на материнской груди.  Татьяна Сергеевна увела зевающего Мишку спать. Сделали  тише музыку.
- Ну что? Купаться?  Вода сейчас, как парное молоко.
- Идем. По рюмочке и идем.
- Тебе хватит.  
Пыталась притормозить соседка благоверного. Как обычно это вызвало обратную реакцию. Кто откажется от предложения; «Еще по рюмочке», когда счет потерян. Татьяна унесла спать Светлану, остальные веселой гурьбой отправились к озеру. От берега до берега переливалась светлым золотом зыбкая дорожка. Таинственные тени притаились в прибрежном ивняке вокруг каменистого пляжа. Ласковая вода приняла, как  родная в свои объятия. Идиллию нарушил визг Ларисы, которая пробовала ладошками воду, а Алексей придал ей необходимое ускорение, что бы она не загораживала ему дорогу. Хорошо играть в воде в чехарду, не ушибешься. Плеск воды, вскрики и визг разогнали тишину. На скрещенные крепкие мужские руки ступает девичья нога. Её ладошки опираются  затылки,  на счете два  рука соскользнула, судорожно уцепилась, за что попало в попытке удержать равновесие и на счете три ныряльщица кувырком летит к звездам. Кто пищит сильнее не понять, толи она от страха и восторга, толи тот чье ухо она чуть не подарила Большой медведице. От смеха лунная дорожка рассыпалась в дрожащих волнах по всему озеру. Один Володя стоит на берегу. Перестоял. Ночная прохлада остудила  пыл, и у него нет никакого желания лезть в мокрую воду. 
- Что стоишь?  
Повесив полотенце на куст, Татьяна сбросила халатик.
- Пошли.  
Сердито ударив стопой по воде, она направила брызги на мужа.
- Дура. - Сделав красноречивый жест у виска, Володя отскочил подальше от воды. – Бешеная.
- Да пошел ты… 
И плюнув на боязливо стоявшего, слегка покачивавшегося мужа, она присоединилась к резвящейся компании.
 - О, еще одна русалка. Залазь.
Ребята услужливо подставили руки. 
Короткий полет, краткие мгновения свободы и тело вошло в воду, не теряя, обретая новую свободу. Легкое движение ладоней, чуть изменился извив стройного тела, и уже скользит ундина над самым дном в обратную сторону. Поймать кого-то за ногу, ущипнуть и оттолкнувшись от дна стремительно унестись в сторону. Вынырнула, а над водой испуганный визг. Если в круг резвящейся молодежи попадет русалка или водяной, то молодежь этого и не  заметит. Защекочут водяного, русалку зацелуют  до икоты и с собой за стол уволокут. А вылазить из воды не хочется. Вода в озере теплая, мягкая. Забайкальская ночь – мачеха. Студит хиусом с хребтов, холодит из распадков туманом вечной мерзлоты. В воде тепло, да всю ночь не просидишь. Сушит полотенце тело, растирает мышцы, разгоняет кровь. Оделись и уже собрались уходить, но на берегу трико и тапочки. Шутки шутками, а кто-то из воды не вышел. Так, одного Володи нет.
- Володя.  Вовка.
Только эхо с той стороны передразнивает
 - Выходи. Замерзли. Пошли по рюмочке. 
Тишина в ответ. Уж если даже на такую провокацию не поддается мужик, то дело табак. Михаил с ходу нырнул, прошелся над дном. Да что толку. Тьма кромешная и вода уже неласковая - черная, пугающая. Вынырнул.
- Володя. 
Продолжает звать на берегу Татьяна. Если ночью присесть в воде, так что бы глаза были на уровне поверхности, то каждая травинка, каждый камень выступающие из воды становятся видны отчетливо, резко, как на гравюре. Но нет, ничего похожего на кочку, на прячущегося человека не видно. Михаил вылез на берег. Свежо.
- Может, он домой ушел? 
- Ага. А его вообще, кто ни будь, в воде видел?
- Загонишь его в воду, он плавает как утюг. 
- Так что мерзнем? Пошли в избе посмотрим. 
Татьяна пошла, посмотреть мужа в доме. Остальные, укутавшись в одеяла, куртки, собрались в беседке у стола. Настроение было неопределенное. Слишком резкий переход от веселья к тревоге. Пришла расстроенная Татьяна.
- Ну что?
- Нет его дома.
- Тогда по рюмочке, для согрева, и пойдем искать.
Предложил  Алексей.
- Где искать? Пока не рассветет без толку. 
- Татьяна тебе шампанского?
- Не хочу. Плесни, Михаил, водки. Надоело, все надоело и алкаш этот надоел. Все люди как люди, а он только праздники портить.
Выпив, закусив кусочком остывшего мяса, Татьяна посидела с минуту.
- Пойду к дочке. Утром пойду его искать. Пойдете. Вас звать?
- Конечно. Да и какой тут сон? Еще час и рассвет. Посидим. Посиди с нами, что будешь одна тревожиться.
- Ладно. Только в бане соберу бельё, да на Светлану гляну. Нет, нет. Мне хватит.
- Мы тоже пасс.
Мужики налили еще по одной. Чокнулись. Закусить не успели. В маленьком оконце бани метались тени, из предбанника доносились крики, разгневанные женские и жалостливые, почти скулящие мужские.
- Ой, ай.
Вывалился из дверей Володя, за ним Татьяна с веником в руках. С высохшего в жарко натопленной бане веника при первых же ударах облетела листва и жесткие прутья секли голое тело.
 -Ай, ай. – Володя отскочил, спрятался за вставшую из-за стола Ларису. – Больно же дура. Ты чо, крыша поехала.
- Я тебе дам дура. Это у меня крыша поехала? Это ты урод, меня в гроб вгонишь. Людей всех переполошил.
 На крик из дома выглянула Татьяна Сергеевна.
 - Что у вас тут? Детей разбудите, весь поселок переполошите.
- Ничего, мама, все нормально. Татьяна Володю воспитывает.
Татьяна постепенно остывала. Отлегла тревога. Володя, забравшись в угол беседки, подальше от супруги почесывал наливающиеся кровью рубцы.  И что-то неразборчивое, не дай бог долетит слово до Татьяны, бурчал себе под нос. Всех начинал разбирать смех. Так всегда, после пролетевшей мимо грозы, на душе становится яснее, легче. 
- Таня, Таня. Все нормально. Не утонул же. Вот если бы утонул тогда бы и колотила бы сколько влезет. А разве можно так живого человека? Да еще отца твоей дочки?
- Да его убить мало.
- А я, чо? Вы купаетесь, а я замерз. Танька меня водой облила. Замерз и залез в баню на полок погреться.  Заснул, а тут эта влетела…
- Я тебе дам  - эта…
- Э-э, хорош веником махать, еще нам достанется. 
Алексей отобрал веник, усадил Татьяну рядом с собой. Сейчас чайку попьем, согреемся. 
- Лиза, возьми гитару. Спой что ни будь. Так, что бы душа развернулась и не сворачивалась. 
Гитара не рояль в кустах. Нежно тронули девичьи пальцы струны, как ветерком. Медленно, полушепотом музыка, нежный девичий голос:
                        Сегодня томная луна,
                        Как пленная царевна,
                        Грустна, задумчива, бледна
                        И безнадежна влюблена.
                        Сегодня музыка больна,
                        Едва звучит напевно.
                        Она капризна и нежна,
                        И холодна, и гневна. 
Коротка летняя ночь. Светлеет небо, луна бледнеет, выключили фонарь, царит в беседке полумрак. Окреп голос девушки и звучит живей.
                        Благодарю вас, милый друг,
                        За тайные свиданья.
                        За незабвенные слова
                        И пылкие признанья.
                        Они, как яркие огни,
                        Горят в моем ненастье,
                        За эти золотые дни
                        Украденного счастья
                        Благодарю вас за любовь
Зашевелился Алексей, заскрипел скамейкой, брякнул стеклом, спугнул тишину. Сердито зарокотала гитара и  Лиза шепотом кричала.
                        Я поднимаю свой бокал,
                        За неизменность смены,
                        За наши новые пути
                        И новые измены……..
                        Я знаю Вы совсем не тот
                        Кто мне для счастья нужен.
                        А он … иной. Но пусть он ждет,
                        Пока мы кончим ужин. 
Сменив гнев на милость, вновь нежно струны зазвучали.  Подбирая аккорды, Лиза склонила голову, прислушиваясь к гитаре и словно отвечая ей, запела только для неё.
            В этой комнате проснемся мы с тобой.
            В этой комнате – от солнца молодой.
            Половицы в этой комнате скрипят.
            Окна низкие выходят прямо в сад.
            А в буфете есть вчерашнее вино
            Под часами замолчавшими давно.
Подняла голову  и уже всем, веселее, но с грустинкою.
            Слышишь – травами пахнуло и росой?
            Побеги скорее по саду босой.
            В эту яблоню все сердце окуни…
            Осыпаются под ветром наши дни,
            Облетает захмелевшая душа,
            А сама-то ты – как яблонь – хороша.
Смолкла гитара. В наступившей тишине пенье птиц приветствовало приближающееся утро. Полыхнуло небо алым на востоке, словно заря застеснялась песен в её честь. Татьяна похлопала в ладошки.
- Золото ты Лизочка. Тебе бы на сцену.
- В самом деле. На Алкиной фабрике вообще такие канарейки чирикают. А в вас душа.  Лиза, а это ваши песни.
 - Нет. Наши. Это Александр Вертинский. Первый российский бард. А в Москве его, что - не слушают?
- Ну…
Замялся Михаил, ему было неловко, он даже имени такого не слышал, не то, что песен. Вертинский, Вертинский? - вертелось в голове. Высоцкий, Окуджава, Ким, но Вертинского среди бардов вспомнить так и не смог.
- А она и на свои стихи поет.  – Лариса откровенно зевнула. –Лизочка, душечка спой из своих. Ну, хотя бы Шаловливый ветерок.
- А спокойной ночи малыши - не хочешь? Алексей нас накормил,  в баньке попарил, Павел насмешил, я повеселила, а баиньки сами укладывайтесь. Я спать пошла.
 Наигрывая на гитаре и тихонько напевая; «Спи моя радость усни, в окнах погасли огни», она вышла из беседки и, перекинув гитару в одну руку, сладко, сладко потянулась. Первые лучи солнца от окошка домика зайчиками по деке гитары, ореолом вокруг головы Лизы. Миг и девушка улетит, но она шагнула на крыльцо и, закрывшись за ней, тихо скрипнула дверь.
- Павлуша, пойдем и мы.
- На посошок. – Предложил Алексей.
Уже выходящий  Павел повернулся. Взял стопку, но Татьяна мягко забрала её и одним глотком, не морщась выпила. Взяла кусочек мяса и перед тем, как вбросить его в рот сделала книксен. 
- Спасибо всем. На обед к нам. Обещаю холодник. – Обняла за талию супруга. – Пойдем, Павлуша, я вместо посошка. 
Встала и Лариса.
- Чао, мальчики.  Я без посошка, сама, сама.
Проводив Ларису взглядом, Алексей тяжело вздохнул, посмотрел на остатки пиршества. Поднял едва початую бутылку.
- На посошок?  Или?
- А что, или?
- Берем удочки, закуску и на бережок.
- Берем.
Михаил был согласен на все. Сколько было выпито, да и выпитое о себе не сильно напоминало. Хорошая закуска, ночное купание, утренняя прохлада и вместо пьяни легкий хмель. 
Спустились к озеру. Алексей тропинкой в густом мелком березняке вывел на поляну оканчивавшуюся берегом озера. В воде торчали роготульки.
- Садись слева, я справа. Место прикормленное. 
Распуская удочку Алексей показал Михаилу какое дно ставить. И вот, свистнув в воздухе, леса унесла наживку в воду. Вода парила от утренней прохлады. Дачный поселок купался в солнце, а озеро пряталось в тени  сопки. Прохладно. Алексей постелил прихваченный кусок пленки, выложил  мясо, хлеб, налил на палец в стаканы.
- Давай Михаил. За клев.
- Клюёт.
Поплавок на Алексеевой удочке ушел под воду, леска вытянулась, заиграл, задергался конец удилища.
- А мать.
Алексей, поставив стакан, бросился к удочке. Подхватил, удилище согнулось дугой.
- Зацеп. В траву уволок.
Алексей ослабил натяг, поводил удилищем влево, вправо. Удилище гнулось, леска резало воду, в которую лезть не было никакой охоты. Отойдя от берега Алексей стал тянуть в нахалку, за леску, намотав её на руку прямо у катушки. Щелк из воды вылетела снасть с  травяной зеленкой на конце. Выдержала, не оборвалась и крючок на месте. Насадив перловку, Алексей опять забросил в тоже место. Михаил решил забросить ближе к его поплавку. Потянул и неожиданно почувствовал, что на конце удочки сопротивляется живая тяжесть, от неожиданности резко, через себя выбросил на берег карася с ладошку.
- С почином.
- А я и не заметил, как клюнул. 
- Так он и не клевал. Взял червя в рот и жевал его стоя на месте. Ну, давай, за почин.
Михаилу не хотелось отрываться. Азарт постукивал кровью в пальцах, пока он вытаскивал крючок заглоченный карасем  по самые жабры. 
- Ну, давай. За клев.
Вода как зеркало. Шевельнулся поплавок. Рыба рядом проплыла, или уже пробует губами насадку? Пробует, тихонько покачивается поплавок, шевельнулся и пошел в сторону, медленно погружаясь под воду. Кистью подсечка. Есть. Осторожно к берегу. Выглянул карась из воды, хлебнул воздуха и лопатой на бок. Ошалел. Пока не опомнился волоком на берег. Этот поприличнее. За полкило будет. Забыли и про закуску и про бутылку, которую грело солнышко, добравшееся до озера. За час поймали по десятку карасей.
 - Хватит.
- Алексей?
- Хватит. Их еще чистить. Ты вчерашних не съел, вяленных.
- Спасибо, напомнил.
- Серьезно, я не ловлю больше чем съедим. Карась вкусен свежий. Когда его на сковородку, а он подпрыгивает. 
Караси карасями, а чайки обиделись, что рыбаки не наловили гольянов по обычаю разбрасываемых им на поживу по берегу. На пленке от закуски осталось только возмущенная птичья благодарность. Как еще бутылку не утащили? Пленку, скрутив, засунули под корягу,  мараться, отмывать её  желания не было никакого.
Татьяна  Сергеевна,  пока не наступила жара, возилась в теплице. Выглянула на скрип калитки.  
- Рыбачки. – С укором посмотрела на полупустую бутылку. – Ох, Алексей, ну не ждала от тебя.
- Татьяна Сергеевна. Да, мы всего по рюмочке и выпили на берегу. Некогда было. Во, сколько наловили.
Поднял Михаил садок, в котором трепыхались караси. Улыбнулась.
- Защитник. Наловили, вам и чистить. А, я так уж и быть пожарю.
Устроились с тазиками под черемухой.
- Хорошая у тебя теща. Моя мама  пилила бы до вечера.
- Хорошая. А вместо пилы у меня Лариска, китайская, деревянная. Ты над рыбой не издевайся.  Смотри. Перевернул, рукояткой по голове и когда затихнет, тогда чисти.  А ты живьем. Живодер. 
Михаил смотрел, как ловко получается у Алексея. И чешуя не летит по сторонам и нож вспарывает брюхо, а не рвет его вместе с кишками.