У страха рога велики

- Ну, голова. И думаешь, пройдет?
-Так проверим москвича на вшивость. На кабана он охотился. На Арбате, или в Измайловском парке? Проверим. На вшивость.
Самое трудное было у тещи выдурить пачку соли. Сейчас разве соль? Порошок в дырчатом пластике, сыпется, можно с содой перепутать. Было, посолил борщ, а он пеной поднялся. А у тещи соль из советских времен, в бумажной упаковке, с синими буквами «СОЛЬ экстра». Действительно экстра, ею наши деды патроны снаряжали, малолеток по садам отстреливать. Еле уговорил, пообещал козью печенку. Она хоть и хохлуша, но прислушиваясь к мнению заслуженных врачей НТВ, РТС и ТВЦ ела сало только в приглядку, а про целебную силу сырой козьей печени московские медики не слышали. Пообещал, теперь хоть свою, но придется отдавать. Ладно, Лариска не  обидится, а мать с дочкой поделится.
Зеленая «Нива», потрепанна и обшарпанна, словно камуфляжная сетка царапин наброшена на машину. Но движок работает ровно, тянет как табун лошадей. Скрипит «Нива» всеми железками по таежной дорожке проложенной  неизвестно кем, ведущей по марям, увалам через броды и перевалы неизвестно куда, потому что нет у неё конца. Крутится, петляет, раздваивается, сливается и оказывается у своего же начала. Исколесишь всю тайгу и приедешь, какое счастье, к порогу, откуда тронулся в дорогу. Главное, что бы тебя там ждали. Скрипнули тормоза.
- Ну, вот Михаил Александрович, приехали.  Вот  на этой валежине под олешиной устраивайтесь. Пень видите? Да, метров пятнадцать. Вот на него и ставим пачку соли. Звери  травки наелись, она после дождя сочная,  водички в ключе попили, побегали по жаре, пропотели, соль из них выходит вот их как баб беременных на солененькое тянет. Они нюхом её за версту чует. Вот внизу марюшка, а по ней  ключик бежит. Тропу видишь, по ней зверь к соли и притопает. Чо, соль не пахнет. Это тебе не пахнет, у зверя нюх другой и слух тоже. Так что не кури и лишнего не шебурши.  Ну, мы поехали  на свои места. На зорьке жди.
- Ни пуха.
Валерьяныч так и не вылез из машины. Сидя на заднем сидении, он давился смехом, не выпуская его на волю. Поэтому и его «Ни пуха» прозвучало сухо. Мягко заурчал движок и скоро стих за деревьями. 
Михаилу Александровичу отчаянно захотелось курить. Так всегда. Скажут нельзя. Хочется - хоть умри. Махнув рукой на запрет, достал сигарету, чиркнул зажигалкой и присел на ствол.  Тишина. Небо синее-синее, словно вымытое прошедшим дождем. Изумрудная зелень в белых росчерках березовой рощи переливается в разнотравье усыпанной желтыми и красными цветами мари. Купы ивняка по извивам ключа и тишина. Но слух привыкает. Едва стрекочет кузнечик, фр-р-р пролетела мелкая пичуга, пискнула над головой и затихла. Улетела, затаилась? Кто еще прячется в чаще не видно. Слышно. Тайга живет своей жизнью.  Загасив аккуратно сигарету, Михаил Александрович присел на землю за стволом. Сыро и не видно пень. Сел на ствол, спрятавшись среди ветвей ольхового куста. Время застыло. Медленно скатывается солнце, медленно удлиняются тени, нудно, бесконечно нудно зудит комар. Убьешь, другой на его месте поет туже песню. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. А когда неизвестно; сколько ждать и кого? Марь укрывается синими сумерками,  от ключа, цепляясь за заросли ивняка, тянется к березовой роще туман.   Вдалеке раздался выстрел, через мгновения эхом другой. А  может быть, в самом деле, эхо?  На какое – то время Михаил Александрович приободрился, стал внимательнее вглядываться в туман. Вот сейчас выйдет, покачивая рогами, красавец олень или огромный сохатый. Подойдет к соли, а  уж с двадцати метров он не промажет. Туман клубится и, кажется, кто-то в самом деле в нем шевелится. Темнеет. Звезды высыпали на небо, пачка соли едва угадывается, свои руки и то он различает с трудом. Россыпи звезд в небе. Он не помнит такого неба. Такого бездонного и яркого он никогда не видел. А тайга живет своей жизнью, только шорохи, потрескивания, далекий крик птицы стали еще загадочнее. Холодок пробирается под хэбешную куртку. То было в ней жарко, а сейчас и от полушубка овчинного не отказался бы. Прохладно, а веки сами опускаются на глаза. Пробирает. Передернулся, сгоняя сон, прогоняя противную стылость со спины. Сзади треснула ветка и могучий рык в самое ухо.  Руки сами вскинули ружье, занемевшие пальцы нажали курки. Оглушил грохот, яркая вспышка ударила по глазам, отдачей перевернуло через ствол. Ошалев, на ощупь, выбрался из куста. Под руки кроме веток, камней ничего  не попадалось. А зверь притаился. Сейчас бросится. Медведь подранок страшен в своем гневе. Человек в своем страхе глуп. Медведь тоже. Ночью глаза не смотрят – ноги несут. Не дай Бог побежать ночью по тайге. Ветки цепляют за одежду, бьют по лицу, норовя в глаза, путают ноги. Знающий тропу собьется, потеряет, а если новичок в тайге – беда. Под гору ноги несут сами, не упасть бы.  Кончились деревья, кочка под ногами и небо в звездах. Бежать уже сил нет. И куда бежать? Вспомнил про зажигалку с фонариком в нагрудном кармане. Посветил по сторонам. В синем призрачном свете ни пути, ни дороги. Закурил успокаиваясь.  Припомнил, что железную дорогу не переезжали, а она от поселка на севере. Это мы в школе проходили; Большая, Малая, Полярная звезда. Ой, как высоко она над головой, но приблизительно север там. Подсвечивая  под ноги синим лучиком, побрёл Михаил Александрович за Полярной звездой.  Долго ли коротко. Время в тайге ночью штука относительная, расстояние тоже. Вышел. Сначала услышал гудки локомотива, а потом увидел, как скользнул по вершинам луч прожектора.  Когда вышел на пути, хотелось в пляс пуститься по шпалам. Так и шел по ним – приплясывая. Во-первых; ноги никак в шаг не попадали, то шпала отставала, то вперед выскакивала, во-вторых; тянул вдоль путей сквознячок. Прижмутся  пути к скалам - теплом веет, выскочат на продув – как из преисподней холодом обдаст. А холод не тетка. Составы мимо летят, машинист даст сигнал, увидев в луче человеческую фигуру на откосе. Пролетит мимо, оглушит, а все веселее. Вон уже замаячили белые, синие станционные огни. Если везет, то везет во всем. Та самая  станция, та же дежурная. Узнала, впустила, чаем напоила.
- А я думала, опять от поезда отстали. Но хорошо хоть так. Ноне то нет, а в том году Приамурье горело, так медведей страсть было. По помойкам шарились, как бичи. Собак воровали. Две бабенки пошли за ягодами, так одной косы то повыдергивала медведица, вместе со шкурой. Да, нет жива. Только дома в платке, на работе в парике и в тайгу боле не шагу. А неча к медвежатам ластиться. Заболтала я вас. Вы в комнате механиков ложитесь на диванчике. А я вас разбужу, учеником доедите. Да не за что. Ложитесь, намаялись.
«Утро туманное, утро седое. Нивы печальные ...» - Напевал Алексей под шум двигателя, под ровное гудение печки. По машине разливалось приятное тепло. Боковые стекла запотели, машина, словно, плыла в тумане.
-Здесь?
-Да вроде здесь.
-Михаил? Михаил Александрыч. Проснись, замерзнешь.
- Блин. 
Вылазить из тепла в туманную сырость не хотелось.
- Михаил.
-Чо, орешь? Завалился под лесину - из пушки не разбудишь. Вылазь.
Но ни за лесиной, ни рядом Михаила Александровича не было. В ольховом кусте зацепившись за сук косо, стволами в небо висело ружье. От пачки соли только клочья бумажной обертки за пнем.
-Михаил. Михаил. - На два голоса орали охотники.
Зарядив ружье, Валерьяныч выстрелил в воздух, прислушался с минуту и добавил из другого ствола. Походили вокруг. Но по ком стрелял Михаил Александрович и куда он делся, понять не смогли. Охотники они опытные, но далеко им до Дерсу, который мог по помету проследить полет глухаря. 
-Ни хрена себе поохотились. И где его искать?
-Михаил. – Неслось над марью. – Ил, Ил. – металось эхом.
Алексей сел в машину и стал сигналить, в надежде, что хоть на сигнал машины отзовется, выйдет горе охотник.
Подождали с полчаса. Поорали, постреляли.
- Ну, и чо, будем делать?
- Чо, чо. Едем в поселок, отметимся на работе. Возьмем мужиков и будем искать. Сидел бы на месте, так нет….  А. поехали.

Облегчение, испытанное Алексеем, увидевшего Михаила спокойно курившего у входа в контору комбината, схоже с чувствами подсудимого получившего вместо срока - освобождение в зале суда. 
- Ты куда делся? У нас там крыша чуть не поехала. Козлами скакали по округе, а тебя как корова языком слизнула.
- Корова? Медведь! Что не сказали, что медведи на соль ходят.
- Зайцы тоже на соль ходят. До соли все лакомы. Это вы, москвичи, чай с сахаром и вареньем, а гураны с молоком, салом и солью. Так ты по нему попал?
-Кого попал? Я к нему чуть не попал. Придремал, а тут как что-то толкнуло меня. Чую сзади кто-то есть. Я повернуться хотел, а ружье за ветку куста зацепилось, а он уже в ухо дышит. Я как бабахнул из двух стволов. Слышу, трещит, улепетывает.  А я не вижу ничего. Никогда не думал, что вспышка из стволов такая яркая. И сейчас в глазах, как песка насыпали. И чем только заряжаете? 
- Барсом, Барсом.  Дальше то что? За медведем побежал?
-Кого? Отдачей как швырнуло, я через ствол. В глазах темно. Где ружье не знаю. Шарил, шарил, нет его. Ну, я на дорогу и пошел домой. Поедем, поищем его. 
- Ружье или медведя?
- Да, ну твоего медведя. Он  так рванул, что не остановишь.
- Не переживай, ружье нашли. А медведь сейчас тощий, шкура летняя. Пусть гуляет.
- А вы как?
- Нормально. По козлу добыли. Шашлык ел с козлятины?
- Откуда.
- Ладно, потом переговорим. Народ ждет. Уже без двадцати. 
Привлекательная и обаятельная Лидия Семеновна щелкала изящным пальчиком по левой клавише мышки, выбирая необходимую ей программу.
-Доброе утро.
-Доброе. В пятницу оно всегда доброе.
Она оторвалась от компьютера. Ласково улыбнулась.
- Чай? Кофе? Не пила, ждала вас? Что с вашими глазами, Михаил Александрович? Сварки нахватались?
Эмоции переполняли Михаила Александровича  и, он второй раз за утро, стал рассказывать про события на охоте. Дополняя их новыми, только что вспомненными подробностями. Лидия Семеновна только ахала. 
Пока закончился рассказ, выпили по две чашечки кофе, и даже в нарушение инструкций и правил, стоя у открытого окна, выкурили по сигарете.  Дымок от сигареты смешивался с приятным запахом косметики.
- А  вы чем  вчера вечером занимались?
- Трудилась в поте хребта своего на благо желудка. Батрачила на даче у мамы. Картошку тяпала, а муж огребал.
Михаил Александрович не мог представить эту изящную женщину с мотыгой в руках. Представление, что такое тяпать, огребать имел он весьма смутное. В школе, в девятом классе, один раз возили на уборку картошки в колхоз. Он тогда впервые выпил водки и сохранил о той поездке весьма неприятные воспоминания. Вспомнит – вздрогнет. На следующий день болела голова и неделю задница, по которой прогулялся отцовский ремень.  А Лидия Семеновна уже деловито щелкала клавиатурой.
- Лидия Семеновна. Мне бы материалы по закупке оборудования, техники. По поставкам. Кто закупает. Проводятся ли конкурсы на поставку. Хотя бы за последние полгода. 
-Хорошо. Я скажу, в материальном все подберут. Но у нас система заявок. Оформляем. Отправляем в Москву, там смотрят. Потом или отправляют, или наши едут и получают. А что конкретно вас интересует?
- Последний ЭКГ. Бульдозер. Автотранспорт.
- Проплата точно шла через Москву. На доставку и монтаж экскаватора заключали договор. Работы оплачены согласно акта приемки. За бульдозером ездил главный инженер.  Вам срочно?
- Командировка на неделю, но желательно побыстрее.
- Тогда пойдем…те ворошить.
Хорошо когда знаешь, что и где искать. Документы были найдены быстро, но работать с ними приходилось на месте. Выносить их никто не разрешил, все-таки за каждой бумажкой, подписью не одна тысяча.  До обеда Михаил Александрович переписал и занес в ноутбук всю интересующую его информацию, снял ксерокопии и угорел от адской смеси запаха духов. Почему женщины не могут договориться между собой и пользоваться в рабочее время одинаковыми духами, как спецодеждой. Нет же, как кошки, метят каждая свою территорию своим запахом, а в результате парфюм хуже чем в подъезде. Какое там воняет? – глаза ест. А глаза у Михаила Александровича к обеду стали как у упыря красными, красными. 
С обеда его перехватил Алексей.
- Какие планы на выходные?
- Какие планы у командировочного? Буду в бумагах копаться.
- Не жалеешь ты себя. В ударники капиталистического труда рвешься. Я  тебе обещал шашлык. Так завтра прошу на дачу. Будет шашлык, банька. Это тебе не шаурма в Сандунах.
- Согласен.  Шаурму я не ем.  Сандуны далеко от меня, через весь город переться.  Моюсь дома в ванной. Я и не помню когда парился. 
- Вспомнишь, и обещаю - запомнишь.
- А что брать?
- Как водится; детям мороженное, женщинам цветы.
- И много?
- Кого?
- Детей. Конечно женщин.
- Сын. Жена моя Лариса. Теща и Ларкина сестричка. Я утром за тобой заеду в гостиницу.  До завтра. 
До вечера Михаил Александрович просмотрел отчеты о командировках руководителей.  Выписал  цели командировок, сроки, суммы затрат, на проживание, на транспорт, представительские и прочие нужды. Снял ксерокопии. В гостинице, подключившись к интернету, до полуночи производил проверку собранных материалов. Оказывается при желании можно обнаружить мошенничество и через месяцы, и необязательно для этого мотаться из конца в конец страны. Счет за проживание в гостинице впору президенту занимавшему номер «Люкс», причем  с включенными в счет услугами профессионалок тайского массажа, напитками от мадам Клико, суши и роллами, доставленными из Японии. И так - это командировки главного инженера. Механик – скромно по сумме, но все командировки с остановкой - задержкой в Иркутске. Этак на день, на два.  Командировки по краю невелики по затратам и времени. Так, следующий вопрос. Аукционы, конкурсы, предложения о купле-продаже, цены, условия.  В глазах песок, в голове расплывчатая картинка воровства. Хронического. Покрываемого из центра.  С чувством выполненного долга улегся и провалился в сон. 
Небольшие поселки хороши своей компактностью. Предупредив, дежурную Михаил Александрович пробежался по магазинам. Закупил пива, по совету продавщицы взял литровую бутылку бурятской водки и за неимением цветов бутылку шампанского для Алексеевой тещи. Старенькая «Нива» неприметно вписалась в кусты акаций под тополями. Открыв дверь Алексей курил, радуясь начинающемуся погожему деньку и тени в которой стояла машина. 
- Затарился? Я же говорил тебе, что ничего не надо.
- Водки много не  бывает.
- Ого. Голос мужа, а не мальчика. Поехали.
По разбитому асфальту,  подскакивая козлом на выбоинах, машина скрипела всеми своими суставами. Её лихо обошла иномарка, из опущенного стекла показался традиционный  американский знак из одного пальца.  Михаила бы давно уже разобрал бы азарт и он на своей авдошке показал бы класс. Но Алексей обогнавшую машину проигнорировал. 
- Сколько лет твоей старушке.

- Да поболе двадцати. Отцовская. 
- А что не сменишь?
- Зачем? Есть «колдина», на ней в основном Лариска. А я «Ниву» не променяю. 
За подъемом асфальтовая дорога свернула в сторону и машина обрадована выкатилась с неё на родную проселочную дорогу. Здесь не было выбоин, неровности были покатыми, колея наезжена и на шестидесяти километрах машина, словно плыла по волнам. 
 - По нашим дорогам ходовая иномарок не выдерживает. Дури, что в движке, что в голове у пацанов полно, за сотню по ухабам.  Понаберут блядовозок и выпендриваются. А «Нива» - это хозяйка.  Смотри, смотри. Коза.
Алексей притормозил. Справа от дороги вдоль чахлого Березника не торопясь, словно давая            полюбоваться собой, шла косуля. Уловив изменение в работе двигателя, оглянулась и едва только машина остановилась, двумя прыжками скрылась за деревьями, мелькнув на прощание белым задом.
- Зверь тоже учится. Машина едет - ноль эмоций. Хлопни дверцей, останови машину, только  ты их и видел.
- Какая же это коза? Это косуля. Я думал коза, как коза.
-Знамо дело, косуля. Но так повелось; без рог – коза, с рогами гуран. И сами мы гураны, только без рог.
- А не обидно, что козлами зовут?
- А за козла ответишь. Сам же видишь, что козел и гуран разные звери.
Машина взлетела на пригорок. За лиственницами блеснула поверхность озера в окружении темно-зеленных сопок.  Алексей притормозил.
- Благодать. Ты в Европах такое небо синее видел? То-то. 
Свернули на узкую дорогу, которая, поплутав среди густых зарослей молодых лиственниц и берез, вынырнула из них к дачному поселку.  С одной стороны вдоль дороги  хилые заборчики показывали границы участков, с другой, ивняк купал свои ветви в воде. Алексеева дача была  в конце поселка. За ней дорога кончалась, упираясь в крутой косогор. Когда-то кто-то пытался пробить дорогу выше, но колею размыло, превратило в маленькие овраги, заросшие шиповником.
-Приехали. Станция Березай, кому надо – вылезай.
На крыльцо вышла женщина в спортивном костюме, посмотрела, прикрыв глаза ладошкой от солнца на приехавших.
- Алеша, как раз к чаю.
- Знакомьтесь мама. Михаил Александрович.
- Можно, просто, Миша.
- Татьяна Сергеевна. Проходите Михаил в беседку.
Ненавязчиво из старенького приемника звучали «Подмосковные вечера». От музыки, от  отцветающей  черемухи, запорошившей белыми, мелкими лепестками, как снегом двор, от грядок с зелеными ростками, веяло покоем.  
- Проходи, проходи. Садись. Я хозяйкам помогу.
В беседке укрытой  со всех сторон противомоскитной сеткой посреди обеденного, круглого стола стоял самовар. Не электрический, а старинный, с медалями. Из трубы вился слабенький дымок. Он уже не кипел, довольно урчал в ожидании хозяев.  За столом сидел карапуз.
- Ты кто?
- А ты? – Вопросом на вопрос ответил Михаил Александрович.
- Я Мися.
- И я Миша.
- Нет, это я Мися, а ты дядя Мися. – Поправил его ребенок. Протянул ладошку. – Здорово.
- Ну, здорово.
- А ты на Лизе женишься?
- Что?  - Опешил Михаил Александрович.
- Папа сказал, что надоела она им и он её замуж продаст, а калым пропьет. И правильно, она вредная.
Лариса принесла тарелку с высокой стопкой блинов. 
- Здравствуйте.
- Здрасте.
«Здрасте»,  - поставив чашку с сметанной, сказала уже знакомая ему девушка из бухгалтерии. 
Три женщины. Если бы он не знал, то подумал бы, что это три  сестры. Татьяна Сергеевна старшая, с добрым, ласковым взглядом в легких лучиках морщинок глаз. Лариса молодая мама, которая только расцвела женской зрелой красотой. И Елизавета, бесенок в узких джинсах, обещающий ни в чем не уступить старшей сестре и матери.
- Знакомься с нашей женской половиной. Лариса, Лиза. Тесть на вахте.
Алексей водрузил на стол чашку с салатом из свежей зелени. Редиска, зеленый лук, пряная трава со вкусом толи хрена, толи горчицы. Копченая курица, порезанная ломтями,  пышный хлеб с хрустящей под ножом корочкой. Вид, запахи будили аппетит.
- Говорили чай?
- Мы еще не завтракали.  А вы уж за компанию.
- За компанию и…-  Михаил Александрович извлек на свет божий пакет, который, войдя в беседку, поставил под стол.
- Не торопись, Михаил Александрыч.   До баньки далеко. Дрова не колоты, печь не топлена.  Делов, во. – Алексей провел ребром ладони по горлу.
- Михаил Александрович, вы думаете, он вас просто так привез.  Они с мамой нас в батраков превратили и вас запрягут. Вон за избой целик, пока не вспашете, не вырветесь. 
- Лиза, - Одернула её мать. – Не пугай человека. А вы, Михаил, ешьте, не слушайте её. Её бы все хаханьки. 
Вскоре на столе осталось только блюдо с куриными косточками и несколько блинов, на которые уже сил не хватило. Женщины живо прибрали посуду, а мужчины, закурив, отправились осматривать «фазенду». В начале лета судить о будущем урожае пустое дело, но всходы были дружными, грядки ухоженными. Стоило шевельнуть кусты, как неповторимый запах смородины окружил их. Вместо забора с соседями стеной стояла малина.  От леса отделяли теплицы и деревья с узкими, длинными листьями.
- А это, что?
- Это? Молодильная ягода. Облепиха.  Но до нее, как до первого снега. А у вас, что в Москве не садят? 
-  Нет. Да и вообще, я житель городской.
- Вот и приобщишься к труду крестьянскому. Хочешь, литовку дам, покосишь?
- Не знаю. В кино видел, как косят, а саму косу в руках не держал.
Из дому вышли женщины. Они уже переоделись и отправились в конец огорода.
- Чо, попотеем?
Михаил вопросительно посмотрел на Алексея.
- Поможем женщинам. Тут протяпать осталось пять рядков. Каждому по рядку.
- Давай.
- Тогда пошли переодеваться. А то  в твоих светлых штанах только на даче и отдыхать.  
Алексей в предбаннике выдал ему шорты, стоптанные кроссовки, снял с веревки чистую футболку  и напоследок протянул матерчатую шляпу.
- Держи, а то солнышко лысинку напечет. 
Тяпать. Слово то  какое. Тяп-ляп. Но оказалось, что не так уж это и легко. Рядки были длиной метров двадцать. Вначале шло легко подрубай остро оточенной тяпкой редкую лебеду, стараясь не подрубить прячущуюся в ней картофельную ботву. Но в конце рядки сливались в одну зеленную массу. 
- Мокрец, задавил. Едрит его в корень. Весной дождей много было. Надо поднимать землю. Низинка, он  и прет, как на дрожжах.
С непривычки  Михаил взмок, на животе майка потемнела от пота. С половины ряда трава ковром.  Приходилось, взрыхлив тяпкой землю, вручную вытряхивать её из корней мокреца, как паутиной схвативших земляную корку. Женщины споро убежали вперед и вот уже Лиза, закончив свой ряд пошла ему навстречу.  Сразу дело заспорилось и у Михаила. Он думал, что до конца рядка он возненавидит картошку на всю жизнь, запишется в китайцы, и будет питаться только рисом. Заканчивали рядок втроём, Лариса помогала Алексею.
- Ну вот, ведро картошки  заработал. Осенью заберешь. 
Лиза, откинув мокрую прядь со лба, указала пальцем на Алексея.
-И после этого ты будешь утверждать, что ты не хохол? 
- Хохол, хохол. С гуранским прищуром. Всё, купаться. 
- А где мой тезка? - Заинтересовался Михаил.
- У соседей. Дочка у них из Читы приехала с внучкой, вот он у них и пропадает.  Кавалер.
- Пошли, девчата догонят. Они пока соберутся …
- Я плавки не взял.
- Слушай ты, что в Сочах на пляже. Какие в деревне плавки? Пошли.
- Миша. – Позвал Алексей сына у соседней калитки. – Купаться пошли. Здравствуйте Татьяна, берите Светланку и на озеро. Девчата? Купальники штопают. 
Мишка убежал вперед. Алексей с Михаилом закурили и не торопясь спускались к озеру.
- Молодец, Татьяна, - Нахваливал Алексей соседку, - На последнем курсе вышла замуж. Родила и пока с дочкой сидела, закончила аспирантуру, кандидатскую защитила. Шутит, второго ребенка рожу, докторскую напишу. Она педиатр, причем прекрасный. 
- Мишка не лезь один в воду, получишь. Ни хрена не боится, сорванец.
Нотки гордости звучали в отцовском голосе. А Мишка, несмотря на окрик отца, уже ползал на брюхе по песчаной отмели. 
- Сколько ему?
- Четыре будет. Завтра.  Ну, что полезли?
Уговаривать Михаила не надо было. Воду он любил, имел кандидата в мастера по плаванью.
- Эх. – С разгона ушел с дощатого трамплина в воду. Обожгла водичка. Когда на солнце тридцать , то двадцать – это холодно, и чем ближе ко дну, тем холоднее. Наверх и вот уже теплая поверхность. Солнце. Рядом вынырнул, отфыркиваясь, Алексей.  
- Благодать.
- Хорошо. Вон и девчата идут. Поплыли подальше. Не люблю с ними, перебаломутят всю воду у берега. Лягухи.
- Поплыли.
Где же русским саженкам до классического кроля. Михаил сразу вырвался вперед. Бывает легкая вода, бывает тяжелая. Кажется, тело едва касается её, скользит по самой поверхности. Вдох  под правую руку – синее небо, выдох – светлая зелень воды. Оглянулся, Алексей отстал и не пытается догнать. Плывет вольно, наслаждаясь прохладой воды.
- Ну, ты, молоток. Рванул, как моторка.
- Я в ватерпол играл.  Почти все детство в бассейне.
- Поплыли обратно. Делов еще полно. 
Действительно  в делах незаметно пролетел день. Спала жара, когда  они у протопленной бани вязали свежие веники. Мангал был набит ольховыми и черемуховыми чурками, ждал, когда поднесут спичку.
- Ну, с богом. Пока угли нагорят, мы напаримся. Пока девчата перемоются и шашлыки будут готовы.  Алексей поцеловал крестик, подержал во рту и прилепил к груди.
          - А то обожжет.
Из двери полыхнуло жаром. Банка с квасом   запотела на полу у двери. Вечернее солнце ярким лучом в маленькое окошко бани. Ползала по стеклу сомлевшая от жары оса. 
- Сейчас ты мне за козла и ответишь. Залазь на полок.
Алексей налил в тазик кипятка, плеснул из банки кваса. Открыл дверь каменки и, отойдя в сторону, плеснул ковшиком  на камни. Пш-шшш раздалось из зева. Пара не было видно, только стекла в оконце затуманились, запотели. Оса упала на спину и, шевельнув лапками, затихла. Не от печки, отражаясь сверху, сбоку от стенки, наплывал жар, тонко запахло печеным хлебом. Алексей залез на полок и застыл с веником на коленях.
- Привыкай. Пока три капли с носа не упадет, париться рано. 
- А мы веники запаривали и настой с веников на камни лили. Тоже хорошо получается.
- Это осенью или зимой, когда веники сухие. А свежий веник запарь, потом прутьями будешь хлестаться. Листья сразу в кисель. Ну, вот, шкура взмокла. Добавим.