Вера Панченко
Ткань времени
(воспоминания)
Часть первая
Из родительских рассказов
продолжение
Семья Моисея Федоровича Панченко. Крайний справа Иосиф. Петровский Завод (нынче Петровск-Забайкальский). Примерно, 1913 год.
Папа с мамой живут вместе больше года, но
до сих пор с родителями мужа мама не
знакома. Папа никак не может отлучиться с работы и посылает маму одну в
Петровский Завод познакомиться с его семьей. Мама рассказывает: приехала в
Петровский, нашла дом, подхожу к высокому забору, стучу. Собака лает, но никто
не выходит. Возле забора скамейка, залезла на нее, смотрю во двор. Собака на
цепи беснуется. Наконец, выходит свекровь и впускает маму в дом. Постепенно мама привыкла к быту
новой семьи. К свекрови обращается «мама» - как тогда было принято. Однажды
свекровь отвечает: какая я тебе мама – вы не венчаны. Я тебя пожалела, что
далеко ехала, а то бы не приняла… Бабушка говорила с украинским акцентом, у нее получалось:
далеко ихала. Ошарашенная невестка несколько дней не называла ее никак, а потом
снова »мама, мама» - надо же как-то
обращаться. Папины младшие братья Владимир, Николай и Петр - ребята веселые,
относились к маме очень хорошо, - с ними и отводила душу. Перед Рождеством или
в Великий пост это было, но бабушка
постилась, ела кашу без молока и масла, а молодежь уже не соблюдала церковных
правил. Братья, а с ними и мама, ели кашу скоромную. Однажды за столом
расхохотались, кто-то нечаянно брызнул молоком и попал в бабушкину тарелку. Бабушка
рассердилась и перестала есть…
Бабушка была глубоко верующим человеком.
Она нередко ездила в Улан-Удэ, поскольку там действовал монастырь, шли
богослужения, и жила у монахов подолгу, до месяца. Ходила на службы, пела на
клиросе (голос у нее был хороший). И в этот раз уехала тоже надолго. Мама
домовничает вместе со свёкром. Дед
Моисей Федорович был очень спокойным и добрым. Мама поставила тесто в квашне,
дед пришел, посмотрел и говорит: сыну, много замесила теста – одной печи не
хватит. И пошел затапливать другую печь,
в зимовье. Ходил он, прихрамывая, – последствие ранения, полученного на
японской войне. Мама не понимает, что такое «сыну», спросить не решается и ждет
старшего брата Митрофана, который работал где-то далеко и приезжал лишь на
воскресенье. Наконец, Митроша приехал, объясняет: это означает дочь по сыну,
это - ласковое обращение. Атмосфера в доме была светлой. Братья развлекались
добродушными шутками друг над другом, мама в этом активно участвовала – тоже
любила повеселиться. Внешне братья богатырями не выглядели, но отличались
здоровьем. Коренастый Владимир, например, по утрам, в трусах, майке и
калошах на босу ногу, выходил на
морозный двор, где стоял турник, подпрыгнув и оставив калоши в снегу, повисал на
руках и крутился долго и быстро. Затем спрыгивал точно в калоши
и шел домой. Есть фотография, очевидно, относящаяся к первому маминому приезду. В первом
ряду сидят дедушка, всегда носивший усы и окладистую бородку, бабушка в длинном
платье, мама в своей самодельной шапочке из лент и кружев, так как была после
какой-то болезни острижена наголо, и Митрофан в сапогах с высокими голенищами,
как тогда носили все мужчины. Во втором ряду стоят Владимир, он младше мамы на один год, Николай, в
белой рубашке, старше Владимира ни три года, и Петр, самый младший, еще юноша.
Дед перевез свою семью из Украины в Забайкалье в 1907 году. Возвращаясь с
японской войны, он приглядел эти места – на Украине было тесно. Папа вспоминал:
тогда ему было семь лет. Приехали на киевский
вокзал – он впервые увидел большие дома, многолюдие, загляделся и потерял своих,
стоит, плачет. Дед хватился – старший Митроша и младшая Анюта – в наличии, а
среднего Иосифа - нет. Скоро посадка в поезд, - побежал искать, обежал весь
вокзал, нашел, сгоряча отшлепал и без того перепуганного ребенка… Приехали в Петровский Завод. Дед работал плотником и
столяром-краснодеревщиком. Строились целые улицы для переселенцев. Делалась мебель в новые дома. Дед трудился
очень много. День простояв у верстака, на ночь выпивал стакан водки и – опять к
верстаку. Он тоже не был богатырского сложения, но силен и вынослив. Папа мне
рассказывал, как они шли с отцом по деревне (папа был ребенком), у отца на
плече лежал куль муки. Встретилась знакомая, отец остановился и заговорил с ней.
Разговор продолжался долго, минут двадцать, Мешок так и
лежал на одном плече – отец его словно не замечал… Дедушка знал грамоту. Долгими зимними вечерами он читал вслух жития святых – книг в доме было много. Неграмотная бабушка
слушала и, обладая отличной памятью, запоминала слово в слово, – в этом я убедилась сама. В
последний приезд бабушки к нам, в Ульякан, – было ей далеко за 70, – мы с ней
огребали картошку на сопке. Работали целый день, садились на передышку, и я просила рассказать какое-нибудь житие. И когда ходили пешком на курорт, в семи
километрах от Ульякана, по дороге туда и обратно она тоже рассказывала, да так, словно читала. Житий бабушка знала множество: я называла имя – она начинала свой удивительный рассказ…
Папины родители оба были незаурядными людьми. Бабушка Евдокия
Титовна, в девичестве Поплавская, - польского происхождения. К слову сказать, в 1977 году я со своими детьми поехала на Украину,
в село Юрковку Уманского района, посмотреть на папину родину. Там нашлись
родственники – двоюродный дядя Иван Корнеевич Панченко c
женой Татьяной Афоновной и троюродный брат Владимир Иванович Панченко (его
семья: жена Любовь Ивановна, дочери Лида и Галя). Познакомились там с папиным
земляком дедом Фёдором, который помнил семью Поплавских и подтвердил, что они
поляки, жили хорошо, имели корову симментальской породы. И еще нашлась родственница, вдова одного из двоюродных дядьев Евдокия Ивановна (отчество, возможно, неточное), -
она кое-что поведала о нашей бабушке. Вдове дяди было восемь лет, когда наша
бабушка Евдокия Титовна выходила замуж – невеста была красивой. И на поздних фотографиях
бабушка все еще хороша собой. Плюс к
отличной памяти она имела чутье к жизни и прекрасно разбиралась во всех делах.
Например, покупая муку на рынке, на пальцах определяла качество, и никто из пронырливых рыночных продавцов не мог
её обмануть в счете. Характер у бабушки был не из легких: самолюбива и обидчива (в детстве я тоже слыла обидчивой и когда надувала губы, мама мне говорила: ну,
вылитая бабушка Панчиха). Но покладистый дедушка прекрасно с ней уживался. В
один из летних приездов мамы к ним, бабушка, собираясь в Улан-Удэ, попросила
маму нарезать в огороде цветов. Дедушка увидел мамин букет и говорит: нет, эти цветы ей не понравятся. Пошел и нарезал
сам – он-то знал, что бабушке по душе.
Дедушка был старше бабушки на шесть лет. Бабушка сама мне рассказывала, что замуж за деда
Моисея не хотела – выдали. В семье Панченко были строгости: любили порядок.
Если отец, зайдя в дом, видел вещь не на месте, брал ее и выкидывал, - значит,
не нужна (это уже из рассказов Евдокии Ивановны).
Младшая папина сестра Анюта в маминых рассказах
этого времени не упоминается потому, что
была уже замужем. Теперь у нее фамилия Матанцева. Сохранилась фотография,
сделанная летом 1936 года, где заснята вся семья, кроме дедушки. Съехались
братья со своими семьями в родной дом, не сговариваясь,– так совпало. Вместе с
родителями собралось 18 человек. Дедушка был
болен и фотографироваться не пошел. В центре снимка сидит бабушка с маленьким
внуком Юрой на руках, сыном Николая.
Рядом, справа, - Николай, единственный
из всех мужчин при галстуке, за ним сестра Анюта, затем Петр, наверное, еще
неженатый. Слева от бабушки поместились невестки: мама, Леля, Володина жена, и
Стеша, Митрошина жена, - все в белых
воротничках навыпуск. А за ними стоят их мужья Митрофан, Владимир, Иосиф, в
железнодорожном кителе, и пышноволосая жена Николая Мария. В первом ряду –
бабушкины внуки: справа Вера, Анютина
дочь, самая старшая из нас, затем Галя, дочь Митрофана, затем Володя и я
(царапаю себе руку, так как недавно отболела оспой-ветрянкой), и Нина, вторая дочь Митрофана. Это, по-моему,
последний снимок с Николаем и его семьей, так как 7 августа 1938 года Николай
был расстрелян вместе с Блюхером, в штате у которого работал экономистом – плановиком. Ему, родившемуся 3 декабря 1908 года, не было и тридцати лет. Как
рассказывала бабушка, она, вдруг забеспокоившись, поехала к Николаю в
Хабаровск. Арест произошел у нее на глазах – это было 9 февраля 1938-го. Марии
с ребенком на руках ничего не оставалось, как уехать подальше и сменить
фамилию. Спустя многие годы Юрий нашел
своих родственников, всех навестил, побывал и в Ульякане. Однажды, приехав в
Ригу с коллективной экскурсией, вечером пришел ко мне в гости со своим
товарищем. Я стала говорить о судьбе его отца, а Юрий делает мне знаки: молчи.
Как потом выяснилось, при товарище нельзя было об этом упоминать: гласность
была прикрыта, на работе никто ничего не знал, и могли быть неприятности… Как только появилась возможность, папа написал в Военную
Коллегию Верховного Суда СССР. 7 марта 1958 года он получил ответ: приговор Военной Коллегии от 7 августа 1938
года в отношении Панченко Н. М. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и
дело за отсутствием состава преступления прекращено. Панченко Н.М.
реабилитирован посмертно.
В этом же, 1936-м не стало дедушки. Год
его рождения 1869 - 26 июля по старому стилю. Если я правильно пересчитываю на
новый – 9 августа. Мой сын Николай родился 9 августа 1969 года – ровно через
сто лет. В нашей родословной есть несколько совпадений дат рождения, причем, через поколение. Жаль,
что не все даты известны – не исключено, что повторений нашлось бы больше…
И еще несколько слов о бабушке. Свой
вдовий век она прожила в семье сына Владимира, у которого двое сыновей Юрий и Игорь. Судя по всему,
отношение к ней не было почтительным. Все иконы, книги и прочие ее вещи не
береглись и все растеряны. Умерла 9 августа 1968 года в возрасте 93-х лет. Не
болела, не лежала. Обнаружили ее, упавшую в комнате, уже без признаков жизни.
Очевидно, бабушка передала ген
долгожительства своим детям (только папа не переступил порог 80-летия: 1900 –
1975). Митрофан Моисеевич, родившийся в 1896 году, дожил до 1994, прожив 98
лет. Призван в армию 18-ти лет, воевал в Первую мировую войну, попал в самое
страшное пекло – Мазурские болота, где в августе 1914-го была разбита армия
генерала Самсонова. Нашему дяде удалось выжить… Умер он от злокачественной опухоли на бедре,
образовавшейся от сильного ушиба. Семья дяди состояла из шести человек: четверо
детей – старшая Галина (1929) – научный сотрудник Иркутского чумного института,
Нина (1930) живет в Петровском Заводе,
Николай (1936), умерший в 1997-м, оставивший сына Александра (1973), и младшая
Люба (1938), живет в Иркутске.
Про
Анну Моисеевну знаю лишь, что родилась в 1904-м, имела четырех дочерей Веру (1927), Маргариту (1936), Алевтину
(1938) и Нину (1940), жила в Москве, там же жили и её старшие дочери. Примерно,
в 1965-м была я у Веры в Москве, видела ее детей Олю и Сашу. В восьмидесятых
годах Рита гостила у меня в Риге, но
потом связь прервалась. Спустя годы,
поехала к ней в Одинцово - по старому адресу её не нашла. Соседи рассказали,
что Рита, потеряв мужа, поменяла
квартиру, а нового адреса никто не знал.
Владимир Моисеевич родился 28 июля 1911
года, прожил до 1996 года. В 85-летнем возрасте заболел раком позвоночника и,
понимая, какие мучения его ожидают, покончил собой. В его доме живет младший
сын Игорь, а старший сын Юрий осел в
Чите. Младший папин брат Петр Моисеевич, родившийся в 1913-м, всю жизнь прожил
на ст. Тарбагатай, недалеко от Петровского Завода, ушел из жизни в 2007-м,
прожив 94 года. После смерти родителей, старшая дочь Фрося, жившая все время с
ними, продала дом и переехала в Улан-Удэ к своей младшей сестре Гале.
Иосиф Моисеевич и Любовь Григорьевна Панченко. Примерно, 1930 год.
Вернусь к маминым рассказам. До 1 декабря
1930 года мама с папой жили в Уруше. Там родился первенец Петенька, не доживший
до года, умерший от воспаления мозговой оболочки. Папа работал плотником «по
строению сооружений и мостов» на железной дороге.1 декабря 1930 года он
переводится на станцию Бушулей в новой должности - электромехаником дистанции связи, и
получает квартиру, в которой суждено им прожить девять лет и родить нас троих –
Володю, меня и Галю.
Как-то - мне было лет тринадцать – мы с мамой разговорились о папином прошлом и
она поведала мне волнующую историю. В первые
годы их семейной жизни попалась маме тетрадка, исписанная
азбукой Морзе. На железной дороге такая телеграфная передача использовалась –
мама о ней знала. Правда, в тетради запись
довольно странная: тире стояли не горизонтально, а вертикально (как позже
выяснилось, для экономии бумаги). Маме загорелось прочесть. Она изучила азбуку
и прочла всю тетрадь. Это был папин дневник, где он описывал свои военные
будни. С началом гражданской войны, папа призван в армию белогвардейцев – такая власть
была на то время. Когда начал разбираться в ситуации, понял, что идеи, за
которые воюет противоположная сторона, ему понятней и ближе. Улучив момент,
перешел к красным. Воюет теперь на красной стороне. Как-то шел в разведку и был
схвачен двумя казаками, сидевшими в засаде. Один замахнулся саблей, но другой
подставил свою саблю – над головой звякнул металл. Подожди – языка возьмем, -
сказал другой казак. Посадили под замок, но папе повезло: выпустила его местная
девушка, и он ушел от преследования по руслу речки… Из своих прошлых лет папа почти никогда и
ничего не рассказывал. Но однажды вечером пришло такое настроение - он стал
вспоминать свои военные годы и про этот эпизод, подробности его разволновали. Тогда
мама прервала рассказ: не надо рассказывать, я всё знаю – прочла дневник. Папа, никогда не ругался - ни по какому
поводу. И на этот раз лишь сказал, чтоб мама постаралась забыть обо всем,
а дневник сжег. В папином военном билете значится: призван в 13-ый стрелковый
полк 20 мая 1920 и уволен в запас 6 ноября 1922. Из разговоров папы с дядей
Митрошей, когда тот приезжал к нам в гости, помнится, что папа участвовал в
каком-то длительном походе по Маньчжурской ветке – это было еще в белых
войсках. Кончились продукты, осталась мука, но что с ней делать, никто не знал.
Папа сварил клецки. Солдатам понравилось, и они тоже стали готовить клецки. Мой
брат Володя добавил еще подробность: у папы было пулевое ранение в области
локтя, на левой руке. Об этом я не знала – при папиных физических нагрузках
ранение либо не давало себя знать, либо папа молчал.
Примерно, в 1924 году дед Моисей
Федорович со старшими сыновьями Митрошей и Иосифом приехали в родную Юрковку,
причем, надолго (вышеупомянутый юрковчанин дед Федор показал мне место, где
стоял дом, в котором они стали жить). Папа пошел работать на сахарный завод в
семи километрах от дому, в селе Сагуновка. Работа была тяжелой, от жары все
рабочие ходили в нижнем белье. Санитарные условия этого производства оказались
таковы, что папа потом всю жизнь не ел сахара. Еще небольшой эпизод из
юрковской жизни: папа пришел к тетке (должно быть, Евдокии Федоровне, младшей
сестре его отца), которая жила в дедовом доме – на склоне раскинулся большой
сад. Хотелось есть, но тетка даже яблоками не угостила, хотя нахваливала нынешний
урожай, особенно на яблоне, внизу склона. Уйдя от тетки, папа зашел в сад с
нижней стороны и тряхнул эту яблоню – наелся сам и друзей накормил… Будучи в
Юрковке, я все время искала этот склон. Когда мы пришли к Владимиру Ивановичу и
Любови Ивановне в гости, и я увидела его усадьбу, – поняла: вот это место, где
жил дед, где родился мой отец.
Из каких-то разговоров мне стало известно, что папа в свое время был активным
партийцем, но во время партийной чистки (скорее всего, в 1930 году) его отчислили
из партии – он оскорбился и навсегда отошел
от всякой политики. Однажды папа с дядей
Митрошей вспоминали, как они оба
чуть не попали в клешни системы. В Бушулее, на станции, милиционером
служил местный молоденький парень. Как-то встретившись с папой, зазвал его в
кабинет и, видимо, соответственно инструкции, начал давить, матерясь и стуча по
столу кулаком: ты хотел взорвать водокачку – вот, подпиши акт. Папа в ответ тоже стукнул кулаком и послал его
подальше… Дядя Митроша, в свою очередь, рассказывал, как его вызывали, но все же
отпустили (он тоже отказался подписывать бумагу). А дома держал наготове мешок со сменой белья и сухарями…
После подобных разговоров в доме, папа предупреждал: умейте держать язык за зубами. Я понимала, насколько
это серьезно.
Папа, имевший трехклассное образование
церковно-приходской школы, учился на заочных курсах по ликвидации
безграмотности. Получал письменные задания, выполнял их и отправлял обратно.
Приходили проверки домашних заданий: по арифметике всегда с оценкой отлично, а
по русскому языку из-за обилия ошибок
всё было разукрашено красными чернилами. С четырнадцати лет работая за верстаком,
папа прошел прекрасную школу краснодеревщика у своего отца, у которого был американский набор
инструментов и богатый навык столярной культуры. Я уже говорила, что в нашем
доме все столы, детские кровати, шкафы и табуретки сделаны папиными руками. Был
еще шкаф, открывающийся мудрёно: вместо дверцы - задвижка, склеенная из реек, – она открывалась
снизу вверх, уходя под крышку и опускаясь на задней стенке. Папа, увидев где-то эту конструкцию, сделал себе так же, исправив недостаток (задвижка у того шкафа
закручивалась в клуб, иногда застревала и не двигалась). В этом шкафу всю жизнь содержались инструменты, клей, пропитки и прочие столярные
принадлежности.