Баль Георгий Павлович
ЛЕСНЯНА
поэма
Рьяно—красным, огне-палевым
Осень сопки осветила пламенно
В предзакатном стоят зареве
Даже скальники костром каменным.
В котелке вода — белым ключиком,
Травок горсть в него всыплю радостно,
Чтобы был чаек попахучее
И вязал во рту терпко, сладостно.
Чай не пил такой житель города.
Разговоры у костра будут длинные,
У костра тебе наврут все три короба,
Все баяны у костра почти былинные.
А когда напились вдоволь чая мы,
Почесал дед Егор свою бороду;
— Хорошо, ребята, врете вы, отчаянно.
да ведь были и мы прежде молоды.
Прикурил, достав уголек с костра,
Чтоб дымок не ел, чуть прищурив глаз:
— Всё равно сидеть с вами до утра,
Так послушайте о былом рассказ.
Я не сказку подарю вам, дети,
Расскажу вам, милые, про диво,
Нет честней истории на свете,
Так бывает, что и ложь правдива.
Занесли меня однажды ноги —
Небо в тучах, морось да туман,
К Становому, в самые отроги,
Где еще ни разу не бывал.
Слева сивер, справа марь-болото,
Впереди увала лоб крутой
И уже совсем не до охоты,
Коль идешь-бредешь тропой не той.
Заблудил — и толку нет крутиться,
Что гадать, себя вводя в обман!
Лучше сделать к ночи балаган,
Развести костер и обсушиться...
Прошумела по вершинам ночь,
Солнца первый лучик появился,
Ветром разогнало тучи прочь.
Чай попил да Богу помолился.
Видно, вчера душу тешил леший,
Куролесил с Бабою Ягой,
Им-то что — на помеле, а я-то пеший.
Плюнул и пошел назад тайгой.
Стрелкою поднялся на увал,
Солнце слева — север за спиной.
И вчера как будто не устал,
И рюкзак как будто бы пустой.
Пачка чая, сухари, тушёнки банка,
На боку тесак, что твой топор,
Котелок, патроны да берданка —
Джентльменский, в общем-то, набор.
долго ль, коротко ль, к обеду
Стал места я вроде узнавать
То ли был здесь, то ли не был,
Кажется, домой рукой подать.
Кажется? Пора перекреститься,
Протереть глаза да посидеть
И с чего бы вроде веселиться?
А настрой — лететь, лететь да петь.
Стволы сосен как колонны в храме,
С неба льется Божья благодать,
А внизу картиной в дивной раме
В изумрудах сказочная падь.
Изумруды да по чароиту,
Бирюза — вкрапления озер,
Хвастают прически малахитом
Рощицы березовых сестер.
Как спустился, вспомнить не могу.
Ключ — чиста, быстра вода.
На его присел я берегу
И сидел бы так не день — года.
А ключу не грешно поклониться.
А вода — аж зубы заломило,
Пью и не могу никак напиться.
Пить и пить, как целоваться с милой.
Ветерок скользнул по листьям ивы,
Заиграла зелень серебром
И среди ветвей неуловимо,
Как грозы ушедшей дальний гром,
Как в ночи звезды упавшей след,
девичья фигурка промелькнула.
Может, это солнца яркий свет
Шалая волна в глаза метнула?
Отчего же сердце так заныло?
Пусто. Никого. Ау! Ау!
Эхо в небо жаворонком взмыло,
Я зову, мечту свою зову.
Через луг в березовую рощу,
Что ищу, еще не знаю сам,
А над рощей птицы звонко ропщут,
Эхом, поднимаясь к небесам.
Только эхо, эхо, эхо. Эхо —
Лугом, рощей, сопками — назад.
Было зовом, возвратилось смехом.
дразнит, манит эхо невпопад.
И куда, куда меня ты манишь?
Мы теряем голову, любя.
Верить эху — сам себя обманешь,
Можешь потерять и сам себя...
Время потерял я, не заметил,
Солнышко садится за хребты.
И на зов никто мой не ответил,
И не долго ждать до темноты.
Надо табориться — к ночи дело.
Отыскав сушину для костра,
Разрубил ее на три полена,
Будет шаить нодья до утра.
А пока развел костерчик малый,
Котелок повесил на таган...
На поляну выскочил вдруг шалый
Тонконогий, стройный инжиган.
Ни огня, ни дыма не боится,
Он с людьми, как видно, не знаком,
Рядом встал и на меня косится.
Я застыл, а в сердце словно ком.
Пролетели годы словно дни.
Молод был, но понял, что на свете
Всех прекрасней маленькие дети.
И совсем не важно, чьи они.
Инжигашка раз скакнул, другой.
Любопытство погубило кошку —
Протяни, дотронешься рукой.
Протянул в ладони хлеба крошки.
Он отпрянул, снова подошел,
Вновь отпрыгнул, подошел обратно,
Крошки хлеба языком нашел
И собрал губами аккуратно.
Посолил горбушку, хлеб он съел,
А потом давай со мной бодаться.
Мой сосед-мальчишка так же смел,
Знает — ему нечего бояться.
Но среди листвянок молодых
Ветка под копытцем затрещала:
Прячась среди зарослей густых,
Мать ребенка тоненько позвала.
К ней метнулся он, остановился,
Голову нагнул, прося прощенья.
С матерью куда-то устремился —
дивное, прекрасное виденье...
У ключа умылся, чай попил,
Угольков насыпал в нодью,
Трубочку, набивши, закурил.
Хорошо в тайге июньской ночью...
Вкусен сладкий чай с краюхой хлеба.
Спорят звезды с искрами костра.
Ноченька тепла, укрывшись небом,
Можно спать спокойно до утра.
Положив под голову рюкзак,
Задремал, улегшись на живот,
И сквозь сон не разберу никак,
Кто меня по имени зовет.
Может, это сон мне просто снится?
Если сон, то буду дальше спать:
Рядышком со мной сидит девица,
Краше во всём мире не сыскать.
Тронула ладошкою прохладной,
Словно ветерок щеки коснулся.
Значит, явь. И хорошо. И ладно.
Ущипнул — болит, тогда проснулся.
Ущипнул — болит, а все ж не верю.
Может, леший шутит, обормот?
Тут припомнил бабкино поверье
И бушлат одел наоборот.
Нет, сидит моя краса-девица,
Не исчезла, только краше стала.
Словно зачарованная птица,
Что одна в ночи летать устала.
Крыльев ворона черней ее коса,
А ресницы — ласточки полет,
Лед и пламень, темные глаза,
И сама она огонь и лед.
Тихо шает нодья, чуть искрит,
За звездой влетела искра и пропала.
Вдруг краса-девица говорит:
— Ночь сегодня на Ивана на Купала.
Не боишься по тайге один гулять,
Да еще в местах, где троп не знаешь?
Здесь такое можно повстречать,
Что вперед никак не загадаешь.
Я храбрюсь, а сердце ушло в пятки.
— Ишь гадалка!.. — отвечаю ей.—
Что с тобой играть, девица, в прятки.
Страх силён, да человек сильней.
Не чужим — своим хожу я краем
И сюда свою тропу нашел.
А боимся мы того, чего не знаем,
Как узнаешь — так и страх прошёл.
Расскажи-ка лучше мне, девица,
Кто ты и откуда и как звать,
Где твоя светлица иль темница,
Что твоих подружек не видать?
— Не спеши,— тихонько прошептала,—
Ночь длинна, длиннее мой рассказ.
В небе, видишь, звёздочка упала,
Звёзды в небе — отраженье нас.
Полетела звездочка, упала.
Это значит — чей-то пробил час
И кого-то среди нас не стало,
Кто-то догорел, увы, погас.
У моей звезды есть тоже имя
И не знаю, долго ль ей гореть.
А сама я — эта дивная долина
И роса я в травах на заре.
Солнышко взойдет — меня не станет,
Кажется, исчезла навсегда,
Точно так, как в утреннем тумане
Гаснет предрассветная звезда.
А я уже не там, уже не та,
Чем угодно быть могу на свете:
Я в ключе холодная вода,
Я травинка в поле, вольный ветер.
Тонкая березка на поляне,
Рядом с ней цветущие цветы.
Раньше звали все меня Лесняной.
Если хочешь, так зови и ты.
И едва она сказала имя —
Зашушукали березки вокруг нас,
И вздохнул костер клубами дыма,
Искры закружили в небе вальс,
даже звёзды вроде стали ниже.
Я про себя — «Леснянка» — повторил.
Котелок к костру, подвинув ближе,
Самосад достал и закурил.