Владимир Панченко

Ткань времени

часть четвертая

Детство в Ульякане

Предложение написать о детских годах в Ульякане застало меня врасплох. Видимо,  оптимальное время  для этих воспоминаний прошло.  Помнятся отдельные эпизоды, которые связать воедино невозможно. При чтении уже написанного в памяти порой что-то  высвечивается. Например, при  описании дома с высоким крыльцом вспомнилось, что рядом с нами жила одно время татарская семья. И с этого крыльца женщина, собирая детей,  кричала на своем языке фразу, которая по смыслу означала «иди сюда»,  а по звучанию совпадала с непечатным словом. У нас, пацанов, это вызывало улыбку.

 Конечно же,  запомнился этот ужас – сожжение лошадей. Какая была страшная инфекция, что не нашли другого решения?  Бруцеллез, сибирская язва,  ящур?   С позиций сегодняшнего дня все лечится и дезинфицируется.  По мере учебы и познавания этих инфекций ответ так и не пришел. В 60-х годах на Маньчжурке я участвовал в постановке дифференциального диагноза между  ящуром,  сибирской язвой и реакцией на сульфаниламиды. То есть ящур знаю, сибирскую язву тоже знаю. Она относится к особо опасным инфекциям и, конечно, изучалась  тщательно. Не будешь знать - как бороться? Бруцеллез тогда знали плохо. Может, он их и напугал. И еще меня все время мучило сомнение – не была ли совершена диагностическая ошибка. Это   делало  бы событие  еще более трагичным.

 Школа помнится более. Учительница Анна Ивановна, двух учениц помню – Волкову и Журавлеву. На фотографии, что сделана на высоком крыльце  школы, они есть, в кадр заглядывает  Байдин. Фотографию передал через Карякину Любовь Александровну  Юлии Анатольевне Чуковой. Когда здание  школы снесли, было жалко. Для начальника дороги  она  была ненужным объектом, а для нас  -  частицей жизни.

Теперь о магазине – столь важном учреждении. Снабжение было – слова не подберешь. Если  что-то привозилось – это называлось «выбросили». Узнавали об этом мгновенно. Запомнилась и стоит в глазах картина – к магазину со всех сторон и со всех сил бегут  люди. Надо было занять очередь. Когда что-то продавалось, говорили «дают».  С одеждой и обувью очень долго было плохо.  А  где-то перед войной  стали давать крупу  (вот и я написал «давать») по килограмму или вообще без ограничений. Замаячила  обеспеченная жизнь.

В доме Илюмаковых до них жила старуха, крепкая, жилистая, сухая. Отличалась мужскими повадками. Сена на воз наворочает столько, что и иному мужику не под силу. Поговаривали, что она  караулила на  тропах   китайцев, выходящих домой после золотопромывочного сезона.  Был в начале прошлого века такой промысел.

  Хорошо помню, как драли дранку. Это тяжелая работа. К тому же  всегда дефицит воды и продуктов. Дранка была единственным кровельным материалом. Так, что работа всем была знакома. Возить дранку на тележке тоже приходилось. Гляди в оба, иначе раздавит.

          К Карякиным приходили эвенки. Хорошо помню оленей и то, что эвенки продавали глухарей. Видимо, это было осенью. Летом  -  где их настреляешь? Потом они не приближались даже близко. Изменилась у них жизнь. В 50–х годах  в  первой Ярохте  зимой  видел  их  бывшее стойбище – оставили  скелеты  чумов  из  жердей. Они там жили несколько дней, пока не выбили белку.

 Мефодий Николаевич Карякин после войны наткнулся в лесу  на бежавшую из какого-то лагеря женщину. Ее, уже замерзавшую, облаяли собаки.  Мефодий отогрел ее в зимовье, накормил, привел домой, одел.  Беглянку не   искали:  зимой в тайге не выжить. Однако, по суровым законам того времени надо было о ней сообщить, иначе самому  не сдобровать.    Пришли  два охранника, с  женщиной обошлись  очень грубо. Мефодий пытался защищать ее, но чуть сам не получил затрещину. Когда уводили, беглянка  заплакала, сказала Мефодию: спасибо, деда. Кто она, почему ушла в тайгу на смерть, осталось  неизвестным.

Помню еще о наводнении 1947 года. Вода зашла в огород, на станцию ходили по горе. Ниже сегодняшнего моста был остров  с несколькими домами, со стайками и огородами. В 1939 г.  они еще   были целы. В начале 40-х снесло сначала дома, а потом и сам остров. Видимо, это были самые сильные наводнения.

 Вот и все мои скудные воспоминания. Если кому–то удастся в них найти зернышко нужного, буду рад.  

            Декабрь 2012, Чита

Дополнение.     

          Это уже не детство, а ульяканская жизнь.

1.    В 1953 г., служа в Германии,  получаю письмо от мамы  - оно написано на одной странице тетрадного листа, и в нем сохранились только  две  строчки: верхняя - «здравствуй» и нижняя – «целую».  А все остальное жирно зачеркнуто военной цензурой. Как выяснилось позже, там описывалось  прохождение через  Ульякан  эшелонов  с амнистированными.  В 1953 г. Берия амнистировал по каким-то соображениям большое число заключенных. Их  вывозили с Дальнего Востока эшелонами. Снабжение в пути, видимо, не было организовано, и они грабили и съедали  всё, что можно было найти вблизи железной дороги. Поскольку в  Ульякане нечетные поезда брали воду, времени было достаточно, чтобы проверить близлежащие дома и магазин. Когда из Урюма раздавался звонок дежурного по станции: к вам идет эшелон,  в Ульякане аврально пряталось всё и вся. Ульяканцы  могли бы написать сценарий не хуже, чем  для кинофильма « Холодное лето 53-го». Но хотя  ехалось  зэкам  голодно, ни один не отстал от поезда: так спешили домой.

 

2.    В 1958 или 59-м  году получаю из дома письмо: в Ульякане из         каждого двора взяли по теленку  - якобы  уплату бушулейскому колхозу за пользование сенокосными угодьями. Бушулейский колхоз  (кажется, «Единение») самый восточный и самый ближний к Ульякану, находится от него за тридевять земель. Акция придумана местным руководством. На сколько поселений она распространялась, не знаю. Ее незаконность  очевидна всем, но все молчат. Жалко теленка, но это все-таки не человек, а людей совсем недавно  уводили также. Я тогда учился в Ленинграде, появились признаки оттепели, и я написал в Чернышевский райисполком: ульяканские земли никогда не принадлежали колхозу, на каком же основании забрали телка? Пришел  невразумительный ответ с  невероятным количеством грамматических ошибок, за подписью  машинистки. Руководители района не были дураками - они были мерзавцами своего времени. Думаю, они потом сами ужаснулись содеянному. Ведь собранный скот негде было содержать и нечем кормить. А колхоз был нищим, нищим и остался. Людям же нанесен заметный ущерб. В магазинах тогда продавали слипавшиеся конфеты – подушечки, крабовые консервы, водку (ее называли «сучок») и черный хлеб. Таков вот ассортимент. Так, что телок для бюджета семьи  был очень нужен.

 

 

3.    Примерно в километре от нашего дома, под горой, найдена  большая,  полузаваленная камнями и заросшая яма. Естественно, возник вопрос, что тут было.  Постепенно, после расспросов, восстановилась следующая картина. При постройке железной дороги  организовывалось одновременно  снабжение паровозов водой. Основными  пунктами  набора воды должны были стать Зилово, Нанагры и Ксеньевская. При данном профиле пути и той технике расстояние между ними не могло превышать 60 км. Кроме основных пунктов набора,  строили  для увеличения надежности еще промежуточные, каким и явился Ульякан.  Воды на этом участке пути, особенно зимой, не так уж много, и решение, как и где строить, пришло  (как и в Нанаграх) не сразу. Подтверждение тому – водонапорная башня, или резервуар, в Шалдуре. Что-то там не заладилось, и строительство перенесли в Ульякан. А эта яма – пробный колодец в поисках воды, но предпочли другой – на месте которого и  поставили водокачку. Трубы от водокачки до резервуара проложили в траншее, чтобы не замерзала вода. В самые сильные морозы, при малом расходе воды, ее спускали вниз и качали снова, чтобы предотвратить перемерзание.

 

Январь 2013, Чита

 

 НАЗАД В РАЗДЕЛ