Раздумья  о  Родине

Светлой памяти моих родителей посвящаю.

Когда была маленькой, я как-то особо и не прислушивалась к тому, о чём говорили мои родители. Остались в памяти только обрывки. Но хорошо помню, что они часто в своих рассказах упоминали Васильевку. Знала, что и родились, и выросли, и создали семью они там же. 

В начале 60-х началось укрупнение сёл. Васильевка как отдалённая и малоперспективная деревенька, была расселена. Люди уезжали из неё кто в Алеур, а кто, как и мои родители, в Икшицу.

Старшие сёстры и брат родились в Васильевке. И вот прошлым летом поехали мы со старшей сестрой по грибы, набрали, а мой муж и говорит (он знает, что корни у нас Васильевские), что можно и до Васильевки доехать. Сестра моя не могла поверить такому счастью, ведь она много лет мечтала побывать там. Едем, я посматриваю на небо: сквозь шум мотора слышны раскаты грома, да и тучи не заставили себя ждать, вон они уже полнеба заняли. Муж забеспокоился, если ливень «саданёт», не выбраться нам. Сестра нахмурилась, помалкивает. Вдруг кричит: «Скалы!». Мы останавливаемся, она идёт к ним: «А в детстве они мне казались огромными! Я по этим скалам с козами лазала. Уходила в лес с собакой и с козами. Хорошо, если кто увидит и сразу же к маме бегут, кричат, что Людка опять с козами ушла». Папка забор загородил, чтоб даже щелки не было, но сестра делала подкоп, как-то пролазила и убегала. Смеётся: “Если бы мои дети так делали, наверное, вот бы я их колотила”. Конечно, детство у неё быстро закончилось, ведь за ней пошли один за другим младшие сёстры и брат. Едем дальше. Вот по правую руку березняк, да какой-то такой весёлый, берёзки как на подбор: стройные, кудрявые. Поднялись на бугор, вот она Васильевка. То есть даже и не Васильевка, а то место, где когда-то стояла деревня. Какая красота открылась нашим глазам! Умели наши предки выбирать место для жительства. Речушка, большая поляна, а вот здесь, почти у самого леса, стоял наш дом. Грибы, ягоды: смородина красная и черная, жимолость, голубика, земляника - всё это давала тайга. Речушку перейдёшь - и ты уже в непроходимом лесу. Стало как-то грустно: вот стояла деревня, и ничего не осталось, даже погоста нет. А ведь и здесь когда-то кипела жизнь: рождались дети, любили и ненавидели, уходили на войну наши деды, работали до седьмого пота... У папы вообще трудное детство было. Отца его репрессировали в 37-м, назвали “врагом народа”, мать осталась с шестью ребятами на руках, старший - мой отец, десятилетний мальчик, с тринадцати пошёл работать в колхоз.

Папа хорошо учился в школе, смышленый был, но учиться дальше не пришлось, так как помогал ставить на ноги младших братьев и сестру. Они выучились, получили образование. Не зажились на свете мои родители, рано ушли из жизни. Сказалось голодное, холодное детство, да и на работе себя не жалели, всю жизнь трудились в колхозе.

Прошло почти тридцать лет, но я до сих пор помню, как приехала в Гаур по распределению. Пришла в Сельский Совет прописываться, в то время председателем был Свитич Виктор Иванович. Взял мой паспорт и спрашивает: «Вы случайно не дочь Епифанце-вых Надежды Ивановны и Варфоломея Варфоломеевича?» Узнав, что не ошибся, сказал про моих родителей всего только три слова: «Труженики, великие труженики».

Не было у моих родителей наград, никогда они не были на виду, но я точно знаю, что трудились они добросовестно.

Мы с братом родились уже в Икшице. Помню своё босоногое детство. На улице жара нещадная, так хочется купаться и вдруг кто-нибудь: «Пойдем в Васильевку!». И мы, ватага девчонок и мальчишек, бежим в Васильевку. Речка течёт по тайге, и вода в ней студёная. Накупаемся, а обратно и сил-то уже нет идти, доезжали до дома с доярками. Росли мы, как в поле трава, носились и по полям, и по лесу. Ели всё в лесу, что было съедобно: и багул, и «кашку», и саранки копали. И не помню, чтобы чем-то болели.

Я дружила с Зиной и Верой, но больше с Зиной. Её мама тётя Пана приветливая: «А ну, девки, ешьте! Худые, как селёдки!» Это сейчас мы все знаем, что селёдка жирная тоже бывает, а тогда... Да и кто её видел, селёдку-то.

Помню, как мы в кино ходили (тогда это называлось “картина”). Усядемся в первом ряду, ноги - босые, грязные - подожмём под сиденье. Кино показывал и билеты продавал Ян (помню только имя). Подойдёт, а мы без денег, пустые ладошки ему подставляем. Не знаю, какие у него сборы были, но никогда нас, ребятню, не выгонял.

Родителей дома я почти и не видела. Утром встану - уже их нет, спать ложусь - они ещё на ногах. Если лето - сепаратор гудит, если зима - прялка стучит или спицы - мама вяжет очередные носки или варежки. То муку сеет, квашня через день. Мама на ферме работала то дояркой, то телятницей. Летом телят надо было пасти. Мы с братом (он на 1,5 года старше меня) прибежим к ней и мама попросит телят завернуть, а нам неохота. Вот она сядет на траву и начинает приговаривать: «Ну-ка, забодай меня, белолобый! Меня дети не любят, не слушаются!». Глядь, точно - бычок к ней направляется. Мы с братом с рёвом: «Не надо, мама». Бежим, телят заворачиваем.

Семьи в деревне были большие. Нас, если считать старшую, Галю, умершую в младенческом возрасте, было 9 детей. Когда подросла, маме всё говорила: “Зачем нас так много нарожали?”, а мама отвечала: «Куда же я бы вас дела». Сколько же было в наших родителях мудрости, доброты, терпения, ведь каждый из нас считал именно себя любимчиком. Как они нас поднимали на ноги - только им одним известно. Никогда не жаловались на жизнь, папка всегда говорил, что жизнь сейчас хорошая, вот в войну тяжело было. Помню, как-то мы с братом обленились и попросили папку решить нам задачки. Папа решил, мы, недолго думая, переписали и получили двойки. Учительница сказала, что задачи решены правильно, но сейчас так уже не решают! Брат долго ворчал, что лучше бы сам всё решил. А папка посмеивался, ведь решил-то он правильно!

Праздники были редко, обычно собирались на «жарёху». Большое застолье собиралось, приходили вечером «кольщики» со своими жёнами. Детей с собой никогда не водили, но я на правах самой младшей участвовала в этих застольях, да и то не сразу, а ждала, когда за столом дойдут до нужной кондиции, вот тут-то я пролазила под столом и дёргала папку за ногу. Он брал меня на руки и гордо оповещал: «Вот мой поскрёбыш!» А дальше для меня начинался настоящий праздник, потому что я начинала танцевать для гостей индийские танцы. Представляю, как они хохотали про себя. Ещё умудрялась и петь. Конечно же, тоже “по-индийски”.

Вообще-то, мои родители в плане нашего просвещения были продвинутые люди: у нас была радиола, постоянно выписывали пластинки, был фильмоскоп. Завешаем в зимовье окно, на стенку - белую тряпку, и смотрим сказки. Выписывали много журналов и газет. Мама всегда говорила: «Учитесь!» Конечно, с учёбой мы не доставляли хлопот своим родителям, в этом плане было всё хорошо. Но в остальном... Однажды кто-то принёс нам белку, и она жила у нас, бегала по всему дому. Когда садились есть, она, хитрюга, забиралась на буфет и караулила. Каждый закрывал свой кусочек сахара ладошкой: чуть прозеваешь - белка утащит. Помню, когда мама начала белить избу к Пасхе, то нашла в щелях много припасов: там были и хлеб, и сахар, и даже грибы, а из папиной шапки белка сделала гнездо.

А как мы все ждали ёлку! Папа привозил ёлку уже в сумерках, заходил, весь в инее, в клубах холодного пара, в сенях ещё скидывал доху, весь холодный. Ёлку положит на пол в коридоре, пускай оттаивает. Раздевается, а мы уже ждём, когда начнёт от лисички нехитрые гостинцы доставать. Какой вкусный хлеб отправляла лисичка, папа при этом ещё и сочинит, что ему лисичка сказала, да как он с ней повстречался. Мы не умели проявлять свои чувства, когда папка был живой. Умер он неожиданно, всем было горько, что                не успели сказать, как мы его любим...

Варили в то время в чугунках, «посудёшки» много не было. Мама поставит чугунку с картошкой посредине стола, нальёт всем в большие кружки молока, отрежет по ломтю хлеба. Папка с нами садится, чуть кто заревёт за столом, сразу ложкой по лбу. Вот и поужинали... Когда люди начинают говорить, что надоела картошка, я их не понимаю. Я даже сейчас не мыслю жизнь без картошки, а мама так если за день ни разу картошку не сварит - голодная. Глядишь, вечером обязательно закатит картошку на угли или в «мундирах» сварит. А какой квас мама ставила!..

Вот такие воспоминания мне навеяла Васильевка, тихая родина моих родителей. Именно такие скромные, тихие люди и вынесли и войну, и голод, и холод. Подняли на ноги детей, помогали и помогают растить внуков. И никогда не жаловались и не жалуются на жизнь, а просто жили и живут. Светлая память вам, мои дорогие!

А дождя в тот день так и не было, туча ушла стороной.            Н.В.Кириленко, с.Гаур