Вера Иосифовна Панченко


Забайкальский цикл

* * *

Племяннице Наталье Панченко


Люби, Наташа, Ульякан,

Забытый Богом и властями,

Тайгою прибранный к рукам,

Где время поймано в капкан

Тоской о доме и о маме.

 

Твой дядя и отец, и я –

Мы там намыливали пятки

От сладостной морковной грядки,

Послевоенные заплатки

Сменить на прочность бытия.

 

Там, как всегда, шумит река

На каменистом перекате,

И камня мокрая щека

Сверкала нам издалека,

Пока мотало нас, пока

Крутило кстати и некстати.

 

Люби, Наташа, Ульякан

За перевалами крутыми,

Там плес и сопка-великан

Приладили к своим вискам

Не чье-нибудь, а наше имя.

 

Там роща бережет в тени

Лик величавый на эмали,

Покой не делится на дни.

Там вся земля тебе сродни,

И нас туда ведут ступни

Тоской о доме и о маме.

8 августа 2001

* * *

Ступенчатый город нисходит с горы,

Как Семирамиды творенье,

И в мареве виснет, сомлев от жары,

И на зиму варит варенье.

 

Всё лучшее в мире нисходит с горы –

Скрижали, обзор и моленье,

На спинах нисходят лесные дары –

От долгой зимы исцеленье.

 

И местное свойство души – высота.

Пройдя высотой воспитанье,

С небесного город читает листа,

Чтоб вынести низость страданья…

 

Гора – это выход в иные миры,

И верные правилам склона,

Нисходят всегда древеса и дворы –

До самой каемки Кенона.

10 августа 2001 

* * *

Предосенний туман над степной Ингодой,

Словно позднего утра домашний удой, -

Просочится легко меж невидимых створ,

И поднимется солнце, как времени ствол.

 

И палитру сезона мы ставим на стол.

Степь безмолвна, бесцветна, как веник-голяк,

На забытых полях – полусмерть-полузлак

И командует жизнью, утробной, как стон.

 

Нет, командует жизнью сиреневый тон –

От альпийской ромашки исходит, как дух,

Грунт ему подчинен вплоть до облачных мух.

Ах, ромашка - вот жизни жетон.

 

И бессильна над степью и сушь, и мокреть.

Лишь полудню доступно бездымно гореть

Над усталой водой Ингоды.

Предосеннее действо свершилось на треть

И – крестьянские наши труды.

 

И беда на земле – всё еще полбеды,

И не надо вздыхать и стареть.

29 августа 2001 

* * *

Завился мышиный горошек –

Земли рукодельный венок,

Украсить могильный порожек

Завился зеленый вьюнок.

 

Полно у земли подопечных,

Забытых на веки веков,

Число их до чисел конечных –

На каждого хватит венков.

 

Земля не оставит заботы –

Нам надо понять наперед,

И кладбища копят, как соты,

Густой утешения мед.

 

И всё населенье упорно

Спускается в дом земляной.

Сработаны судьбы топорно,

И только горошек наборный

Справляется с этой виной.

29 августа 2001 

* * *

Вся Сибирия в лето одета,

Как сиреневый змееголов,

Опускается солнца пальметта,

И гамак предвечернего света

Провисает меж тонких стволов.

 

Мягкий хвойник, бесшумный листвяк

От жары еще больше обмяк,

И дневной несговорчивый зной

Дышит кровью его смоляной.

 

Острым ветром подбитые сопки

Только небо пускают за скобки,

И удвоили чувство пространства,

И утроили суть постоянства.

 

Ширину распирают отроги,

И долина сдвигает длину,

И дорог планетарные ноги

Ходят вдоль, у долины в плену.

 

По периметру дальних хребтовий

Ожерельем висят облака

И зарядом набиты бока, -

Как охотник, всегда наготове

Отпустить нетерпенье курка.

 

Кратко лето сибирской породы,

Календарь на излете зачах,

И лежат раскаленные своды

На его беззащитных плечах. 

30 августа – 1 сентября 2001 

* * *

Все суставы у этого кедра

Непогодою скручены щедро,

Словно жизнь вынимать из нутра

Поклялись в Алханае ветра.

 

Сотни лет над замшелым курумом

Возвышался батыром угрюмым –

Голова одинокого кедра

Уходила в небесные недра.

 

По причине большого дупла

Верх  у дерева буря сгребла

И скатила по склону крутому,

И оставила белку без дому…

 

Не сдаются крученые жилы

И лохмотья зеленые живы,

И долинный простор золотой –

Под кедровою крепкой пятой.

 

На земле своей, силой туземца,

Велико забайкальское сердце,

И со временем станет сильней

От бессмертных таежных корней.

30 августа 2001 

* * *

Ильм, задумчивая крона,

Мелколистная корона

На челе Читы.

Ильм, живущий здесь исконно, -

В нем упрямого наклона

Веские черты.

 

Жизнь трудней, в своей основе,

У плакучих форм,

Держится на честном слове,

На сучке кривом,

 

На сучке кривом - при этом

Твердом, словно кость.

Шар ветвей, зимой и летом, -

Излученья горсть.

 

И дается сверхзадача

Им, плакучим, не для плача,

Но для красоты,

Для характера – тем паче.

Ильм – природная удача

На челе Читы.

Август –8 сентября 2001 

* * *

Моя родня – прямые рамена,

Земля, тайга – вот кладь ее заплечная,

Моя родня, заречная, запечная,

По части выпивки небезупречная,

Но трезвости и зоркости полна.

 

И разошлись родные имена

По жизни продвигать цивилизацию,

И технари, и даже дочерь грации,

И эскулап, и третья генерация –

Для новых технологий рождена.

 

И встретились мы – в кои времена –

И житие отцовское, заречное,

И время, трудное, бесчеловечное –

Воспоминание остроконечное,

И связка кровная всегда сильна.

27 сентября 2001


* * *

Такой по-медвежьи косматый,

Целебный и темный, как зверь,

Созревшим его ароматом

Тайга маслянится теперь.

 

Срываются шишки с верхушки,

Попавшие буре на зуб,

У осени древо на мушке,

Как вызванный зовом изюбр.

 

Но осень совсем не смертельна –

Не держит в руке топора,

Погибели врозь и раздельно

Растет по тайге чепура.

 

Кедровник – на мушке у века.

Спасем ли – за совесть и страх –

Источник таежного млека

В сибирских крутых берегах?

26 сентября 2001 

* * *

Игорь, братан мой, нигде не живал, отродясь

(В Братске – недолго, и это не слишком весомо), -

Лучшие годы втоптал он в петровскую грязь

Родины ради и ради отцовского дома.

 

И на его попеченье – с десяток могил

Родичей наших на сопке песчаной.

Первый из них, кто сию высоту покорил, -

Дед, но еще молодой, победитель печальный.

 

Старый чугунолитейный Петровский Завод

Славится нынче своим криминалом.

Дань декабристам – без чинных партийных забот –

Платится щедро крапивным и мусорным налом.

 

Кто-то и нашему деду – какая тут связь? –

Мусора кузов свалил в изголовье.

Игорь лопатой махал, от души матерясь, -

Случай, когда я прощаю такое присловье.

 

Игорь – таежник и в жизни надежный мужик,

Дедовский взгляд добродушный и вкалывать тяга,

При обустройстве российском, похожем на пшик,

Сам он себе государство, хотя и без флага.

 

Милая родина, ты, как была, так и есть

Вечным экзаменом на выживанье.

Сделано кем-то, а кто там, у флага, бог весть, -

Словно Иудино, крепко твое целованье. 

27-28 февраля 2002

НАЗАД НА АВТОРСКУЮ СТРАНИЦУ